Сделал ли Саша вид, что не замечает происходившего во мне, или действительно не замечал, только он письма Юлия продолжать не стал; облокотись на столик, он медленно перевертывал листок за листком в книге, -- миновал мыслящие существа и идеи и остановился на любви.
"Теперь, мой Рафаил, -- продолжал читать Саша, -- позволь мне остановиться. Высота достигнута, туман упал, я стою среди бесконечности, точно среди цветущего ландшафта. Чистейший солнечный свет расширяет все мои понятия, итак, любовь -- лучшее явление одушевленного мира, всемогущий магнит вселенной, источник вдохновения и высшего блага. Любовь -- проявление единой, нераздельной силы, образ прекрасного, чувство, основанное на переливе одной личности в другую, на размене своей сущности. В один вечер, -- ты помнишь, Рафаил, -- души наши соприкоснулись в первый раз. Все твои высокие качества, все твои совершенства сделались моими. Любовью к тебе я становлюсь тобою..."
Относя все эти слова к Нику, я грустно думала, вспоминая "Wahlverwandschaft": "Хорошо извести -- она насыщается серной кислотой; каково-то бедной воздухообразной частичке, которой приходится одиноко отлетать в бесконечность! Придется ли еще ей когда проявиться в образе целебного источника".
Не смотря на меня, Саша опустил на стол книгу, тихо взял мою руку и сжал с таким огнем, что мне показалось, будто воздух вспыхнул вокруг нас. Мгновение продолжалось молчание. Я взглянула на Сашу: по лицу его катились слезы... Из тихого, спокойного взора моего он все понял -- и огорчился. Впоследствии он оценил то чувство, которое я имела к нему, и сохранил ко мне привязанность брата.
Быть может, у него и загоралась привязанность более живая, как это и показалось ему, вероятнее же, юношеский возраст, полное отсутствие женского общества, пылкость создали в его воображении чувство, которого, в сущности, и не было никогда. По своему страстному характеру он относился к Нику так же горячо, как и ко мне, если еще не горячее.
Мое тихое, спокойное чувство, дружба с Ником, далее университетские товарищи, наука и проч. способствовали тому, что и его привязанность ко мне приняла характер более ровный. Впоследствии он говорил об этом периоде времени: "Моя пламенная дружба к корчевской кузине мало-помалу приняла характер более ровный".
С ребячества привыкнувши быть единственным товарищем Саши, естественно, что я временами тосковала, видя, как другой заступает мое место и как, ради этого другого, он оставляет меня одну целые часы, чего прежде не бывало.
Свободное копирование
