Когда завтрак был готов, в гостиную вошла Луиза Ивановна, а за ней Егор Иванович, еще румяный от мороза, и, потирая руки, объявил, что билет в театр взят и передан дер-Геру, ложа нумер четвертый от сцены; пьеса -- комедия-водевиль Скриба "Les premières amours" {Этот водевиль давали первый раз в Париже в 1825 году, 12 ноября, на театре "Gymnase Dramatique" ("Драматическая школа"). (Прим. Т. П. Пассек.)}. Саше показалось чрезвычайно забавным, что выбор пал на такую наивную пьесу. Глаза у него заблистали, и в них показалась та плутовская улыбка, которая является у детей, когда они собираются выкинуть какую-нибудь шалость. Саша быстро переходил от серьезного состояния к ребячеству; кажется, он не знал, куда девать переполнявшую его энергию. За завтраком он говорил без умолку, острил; потом, наливши рюмку люнеля, с бутылкой в одной руке, с рюмкой в другой, запел на всю комнату французскую песню:
Le grenadier qui partagea sa vie
Entre l'amours, le vin et la folie... {*}
{* Гренадер, который делил свою жизнь между любовью, вином и проказами... (франц.).}
С последними словами куплета выпил вино и, не выпуская из рук рюмки и бутылки, затянул другой куплет таким отчаянным голосом, что Макбет, лежавший спокойно свернувшись у печки, вскочил и страшно стал лаять, отыскивая взором причину тревоги.
-- Замолчи, пожалуйста, -- сказала Саше мать,-- оставь сейчас вино и рюмку; точно что найдет на него -- вдруг взбесится.
Сквозь смиренную мину, с которой Саша повиновался, видно было, что он придумывал, что бы еще выкинуть. Соображение у него было чрезвычайно быстро, мгновенно рождалась острота, а иногда и дерзкая выходка без малейшего намерения обидеть -- просто от повадки делать и говорить, что взбрело на ум, не стесняясь. Так раз, когда Саше было лет десять или одиннадцать, Иван Алексеевич при нем пригласил отобедать одного хорошего знакомого, человека доброго и уважаемого; тот, поблагодаривши его, отказался, говоря, что теперь пост, а он скоромного не ест. Вдруг Саша в ответ ему провозгласил: "Привык ослов смиренный род сухоядением питаться"; ему представилось, что будет кстати поместить мелькнувший у него в уме стих. Все остолбенели от изумления и досады. Гость нашелся, отнеся эту выходку к ребячеству и остроумию. Так ему потворствовали и спускали все и всё. Конечно, с возрастом он стал сдержанней, но наклонность ничего не щадить ради остроты удержалась.
Свободное копирование
