Во второй приезд мой в Москву я нашла, что Наташа держала себя в доме княгини свободнее и пользовалась в доме большим значением. Кроме дьякона, она занималась французским языком с старушкой француженкой, которая, будучи без места, около двух лет прожила у княгини. Когда она уехала, княгиня заменила ее гувернанткой из институток. Егор Иванович Наташе давал уроки на фортепьяно, но к музыке у нее не было способности.
По желанию княгини, иногда праздники и воскресенья я проводила у нее; я любила княгиню с моего детства, любила и Наташу и привозила ей книги, краски, карандаши, учила ее красиво писать, рисовать,-- учила всему, что сама знала и даже чего не знала. Наташа встречала меня с восторгом, провожала со слезами. Княгиня не меньше Наташи бывала довольна моим приездом. Со мной вступал в их дом элемент свежий, более современный, это оставалось не без влияния на Наташу; сверх того, мой живой, открытый характер одушевлял их однообразную жизнь. Когда мне случалось оставаться лишний день у княгини, Саша присылал отчаянные письма: "Утешайте, утешайте других, а друг ваш умирает с тоски, -- писал он раз.-- Если бы не Фома Кемпийский, то не знаю, что бы со мной было, -- в нем я нашел успокоение и отраду. Ради бога, возвращайтесь скорей".
При получении отчаянных записок я говорила княгине, что у нас урок, который нельзя пропустить. Приказывали заложить карету, и я уезжала.
Не знаю, как попал Саше в руки Фома Кемпийский. Мы долго читали его вместе, с религиозным благоговением.
Свободное копирование
