В прекрасное весеннее утро поехали мы в открытой коляске в Эдимоново. Вблизи усадьбы нас встретили молодые люди. Мы вышли из экипажа и все вместе, пешком, дошли до барского дома. Там мы нашли полковника Зона {Через несколько лет после этого Зон был убит при проезде лесом, к близким соседям, своими крепостными людьми, за жестокое обращение с ними. (Прим. Т. П. Пассек.)} с женой, умной, ученой аристократкой, двух молодых людей, какую-то даму и девушку лет двадцати четырех, очень недурную собою.
Когда между всеми завязался живой, интересный разговор, в котором ни я, ни старая баронесса участия принимать не могли, она, оставивши с гостями свою компаньонку, вызвала меня на балкон, а оттуда увела в свою комнату, где села в большие кресла отдохнуть, а меня посадила подле себя на диван, и мы завели нехитрую беседу.
Спустя немного времени вошел Николай Алексеевич, взял кресла и сел против меня к столу. Поговоривши с сыном, Настасья Александровна (так звали баронессу) обняла меня, спустила с моих плеч тюлевый белый шарф и, обращаясь к нему, сказала:
-- Посмотри-ка, Коля, какие у нее прелестные плечики.
Я вспыхнула. В глазах у меня потемнело и покатились слезы.
Николай Алексеевич в одно мгновение встал с своего места, сел подле меня на диван, дружески взял мою руку, говоря:
-- Полноте, что вы за дитя, о чем вы плачете; уверяю вас, я ничего не видал и не вижу, кроме ваших слез.
Мне было и оскорбительно и как будто приятно.
Настасья Александровна, простодушно пошутивши над моими слезами, отдала мне шарф. Я схватила его и, торопливо надевая, несколько раз обернула вокруг шеи, чуть не до рта.
Николай Алексеевич покатился со смеху.
Я надула губы и вырвала у него свою руку.
-- На что же это похоже, -- сказал он улыбаясь,-- вы то плачете, то сердитесь. Лучше утрите ваши глаза да пойдемте в сад. Туда пошли все гулять до обеда, играют там в серсо, в волан, и мы поиграем.