Пока мы жили в Москве, я большую часть времени оставалась у Яковлевых. Иван Алексеевич, замечая, что Саша при мне ведет себя сдержаннее и охотнее учится вместе со мною, объявил, что попросит отца моего отпустить меня к ним, чтобы вместе с Сашей брать уроки у хороших учителей. Он справедливо говорил, что это будет полезно не только для Саши, но и для меня, так как во мне видит любовь к знанию, а знаний не видит никаких.
Мы обрадовались представлявшейся будущности и заранее стали вместе заниматься, а вечерами вместе читать. Присутствие мое оживляло однообразие и холодный характер их дома, сам Иван Алексеевич иногда за обедом или чаем ласково обращался ко мне и шутливо говорил: "А что, Танюша, есть у вас в Корчеве люди, похожие на Карла Ивановича Зонненберга?" или: "Родится у вас в огороде такая крупная репа, как здесь?" -- и проч. в этом роде.
Дни проходили незаметно. Однажды рано утром приехал сенатор, сильно смущенный и озабоченный, и, не останавливаясь ни с кем, поспешно прошел в комнату к Ивану Алексеевичу. Через несколько минут слуга сенатора из дверей передней подозвал Сашу и таинственно сказал ему: "Государь скончался в Таганроге".
Все были поражены.
Императора Александра любили и искренне сожалели о нем.
Началась присяга цесаревичу. В лавках продавались портреты императора Константина. Вдруг разнесся слух, что цесаревич отказался от престола.
Саша купил портрет императора Константина, повесил его на стене в своей комнате, позвал меня и торжественным голосом сказал:
-- Преклонитесь, это великий человек.
Почему мы ему поклонялись, за что любили -- и сами не знали, так оно и осталось в неизвестности.