Чертовая (1822) - 14

   Вакацию я провела у княгини в Москве

   В это лето княгиня часто ездила за город -- и меня брала с собою. Мы были в Кунцеве, Разумовском, Кускове, в Косине купались в Святом озере, в Останкине, Царицыне, Нескучном, Архангельском. Гуляли в их обширных садах, осматривали покинутые палаты прежних аристократов. На всем лежала печать роскоши, широкого размаха. Видно было, владельцам и в мысль не приходило, что источники их дохода могут иссякнуть, -- а между тем они иссякли, и большая часть богатых имений с их великолепными дворцами, так же как и многие пышные дома в столицах, перешла в руки разбогатевших мещан. Поколение, прошедшее иным путем, усвоило себе не те размеры, не те планы, в которых привольно. Инстинктивно -- умаляется величина комнат и увеличивается их число. Уменьшаются окна, понижается потолок в виду выгод и барыша. За экономию света и пространства -- украшается фасад, разбивается перед домом цветник, устраивается фонтан -- наказание постояльцам и собакам.

   Перед внутренними комнатами флигеля княгини был небольшой садик из густых кустарников малины, белой, красной и черной смородины, рассаженных аллеями. Оставаясь дома, большую часть времени я проводила в этих кустах, брала книгу и скамеечку, садилась, где было больше ягод, и читала там. В день моего рождения князь подарил мне несколько томов "Образцовых сочинений". Они возбудили во мне страсть к стихам и декламации. Забившись в кусты, я декламировала баллады Жуковского, оду "Бог" Державина, басни Крылова, Ветрану, Альнаскара и проч., вполовину понимая, вполовину не понимая, беспощадно заедая стихи ягодами[1]. Память у меня была прекрасная: прочитавши несколько раз то, что мне нравилось, я без ошибки говорила наизусть. Когда, вечерами, сбирались к княжнам молодые Голохвастовы и их две подруги Сытины, то нередко заставляли меня говорить стихи. В моей декламации находили огонь и чувство, меня хвалили, мной восхищались, это мне нравилось и поощряло к продолжению моих поэтических упражнений; в голове моей только и вертелось что стихи; наконец увлечение мое дошло до того, что раз, увидавши в окно полный месяц, я забыла о присутствующих и заговорила во всеуслышание:

   На темно-голубом эфире

   Златая плавала луна...[2]

   и проч.

   Это показалось всем до того забавным, что меня осыпали похвалами. С этого вечера у меня на каждый случай были готовы стихи. Я с трудом оставила эту привычку.