Однажды у Ивана Алексеевича обедал Милорадович; Саша, держа меня за руку, по манере своей ломать и коверкать все, что ни попадалось ему, стал вертеть мне пальцы и, позабывшись, так повернул один палец, что едва не вывихнул. Я вскрикнула от боли, выдернула руку и громко заплакала. Саша испугался, закричал и заревел вдвое громче моего. Иван Алексеевич бросился к Саше и схватил его на руки; а Луиза Ивановна и Милорадович -- ко мне. Милорадович посадил меня к себе на колени, осмотрел мою руку, опустил мне руку в воду, потом обернул мокрым батистовым платком. Я успокоилась понемногу. Луиза Ивановна, видя, как сенатор и Иван Алексеевич торопливо хлопочут около Саши, заметила им, что незачем так заботиться о нем, что это его баловать, а надобно заставить просить прощенья у меня. Иван Алексеевич возразил на ее слова, что Саша перепугался больше моего, а это опасно для его здоровья, и о прощенье тут толковать нечего: Саша ребенок, сделал непреднамеренно.
Саша, выслушивая их препиранья, отталкивал стакан с водою, который подносили ему, чтобы отпаивать от испуга, дрягался ногами, вырываясь у них из рук, и каждый раз, взглянувши на меня, закатывался что есть мочи.
-- Балуйте его, балуйте больше, -- с сердцем сказала Луиза Ивановна, -- он кому-нибудь голову свернет.
Вырвавшись из рук отца, Саша подбежал ко мне, я заплакала, он робко посмотрел на меня, попробовал взять за руку, я не отнимала руки, он наклонился и поцеловал ее. И как старался он потом загладить свою неосторожность! Когда мы пришли в детскую, он с неребяческой нежностью подавал мне игрушки и смотрел, как я ими играю; то говорил матери: "Попотчевайте Танхен тем-то или тем, и меня вместе с нею", или: "Я подарю Танхен эту книжку -- она ее любит".
Свободное копирование
