Но вот весной 1944 года тот же дядя прислал мне адрес другой тети, проживающей в Москве. Я знал о ней только по рассказам мамы, в лицо же не видел никогда. Письмо ей я написал обычное, без каких-либо намеков или просьб. А в ответ, недели через две, получил телеграмму: «Потерпи, приеду, заберу». Это была неожиданность, и вначале я даже не знал, радоваться мне или нет. В Москву я не собирался. Мечтал я о Харькове. Но, когда тетя действительно приехала, я растаял от счастья. Она казалась мне самым дорогим человеком на земле.
Приятели, прощаясь со мной, желали мне счастья, хоть не трудно было догадаться, что делается у них в душе; преподаватели не забывали напоминать, чтобы я был послушным и помогал родственникам, а сам я уже представлял себя согретым и обласканным семейным уютом.
В восемь лет оставшись один, я очень остро ощущал недостаток родительской ласки и заботы. И даже если какая-нибудь незнакомая женщина, ненароком, в порыве сострадания (после расспросов о моей короткой истории), прижимала меня к себе, я был ей бесконечно благодарен.
Что может быть проще доброго слова, человеческого сочувствия или безмолвного прижатия к груди? Иногда. Пусть даже — изредка. Что может быть дороже этой недоступной малости для ребенка, только что потерявшего самых близких ему людей и чувствующего себя окруженным холодом безразличия людей чужих? Я был уверен, что получу эту малость. Конечно, тетя — это не мама, но ведь родной человек и притом женщина. До сих пор, хоть жизнь меня многому научила, я продолжаю ждать от женщины непроизвольной мягкости, нежности и любви.
И появление тети вселило в меня уверенность, что я наконец еду в родную семью, где буду окружен теплом и лаской.
Где-то около суток мы добирались до Харькова (теперь этот путь поезд проходит часа за три). За окном проплывали изуродованные станции, разбитые и лежащие на боку вагоны, одиноко возвышающиеся, как памятники, над черной землей закопченные печные трубы сожженных деревень. Во время оккупации я прошел десятки поселений и нигде не видел ничего подобного. Видимо, немцы, отступая, не щадили никого и ничего. На это страшно было смотреть.
Свободное копирование
