Детский дом занимал верхний этаж двухэтажного здания бывшей школы. В классах теперь стояли кровати, и они назывались палатами. А общий широкий коридор превратился в столовую, где мы ели, занимались и проводили свободное время. В детском доме было две группы: младшие, 3 — 7 лет, и старшие, 8 — 14 лет.
Достиг четырнадцатилетнего возраста только один — высокий худощавый паренек с прямым открытым взглядом больших серых глаз на немного вытянутом бледном лице. Он считался самым умным, самым сильным, самым выдержанным среди ребят и пользовался всеобщим уважением. Поражало, что он совсем не стремился стать лидером. Ко всем он относился ровно и доброжелательно, не по-детски мудро решал наши споры и скорее походил на третейского судью, чем на предводителя бесшабашных мальчишек. К нему обращались за советом или просто с каким-нибудь вопросом, и, если он мог помочь, — отказа никогда не было. Если же у него спрашивали о чем-либо ему незнакомом, он спокойно отвечал:
— Этого я не знаю.
Звали его Шура.
Говорили, что до его появления в детском доме была целая группа четырнадцатилетних ребят, но всех их отправили в Германию. Винили в этом директора. Мне жаль было ребят (хоть я их и не знал), но трудно было разделить эту точку зрения, так как я не мог себе представить, каким образом директор мог обойти требования немецких властей.
Атаманом был Генка. Года на два моложе Шуры, он был коренаст, широкоплеч, круглолиц, вечно что-то затевал, был в постоянном движении и требовал того же от окружающих. Его неуемное стремление поиска, добычи чего-нибудь однажды чуть не стоило ему жизни.
Свободное копирование
