Иногда мне необычайно везло. Встретил в степи цыганский табор: несколько крытых кибиток со скарбом, двумя-тремя пожилыми мужчинами, женщинами, детьми. Приняли они меня доброжелательно, расспросили, накормили, но взять с собой наотрез отказались. Видимо, опасались, что в какой-нибудь из попутных деревень я могу ненароком проговориться о расположении табора. Немцы ведь расстреливали цыган так же, как евреев.
А однажды напал на сельскохозяйственную артель. Были в ней в основном женщины, но, насколько я помню, присутствовала и парочка мужчин. Я попал как раз в обед, когда все сидели за длинным деревянным столом. Меня усадили, накормили, и я пробыл с ними до конца рабочего дня. Вечером же эти добрые люди взяли меня в село, где пригласили в баню. Мылись все вместе, без различия полов, и это никого не смущало. Ощущение чистоты тела было настолько забыто мной, что теперь оно казалось новым рождением на свет.
Два месяца бродяжничества по украинским селам научили меня отличать хороших людей от плохих, сочувствовать чужому горю, ненавидеть человеческую мерзость; дали возможность понять огромные размеры общей беды, принесенной войной.
По дороге я встретил еще одного беспризорника, тоже харьковчанина, даже тезку, и дальше мы уже не расставались.
Бывали и комичные эпизоды. Помню, мы с приятелем зашли в пустой сарай переночевать. Видимо, это был чей-то сеновал, поскольку на земле было разбросано сено. На нем мы и расположились на ночь. Утром меня разбудил какой-то странный журчащий звук. Я открыл глаза и увидел в полуметре от меня себя спящего приятеля, а у его ног стояла коза и мочилась прямо на него. Картина показалась мне столь смешной, что я не выдержал и расхохотался. Мой смех разбудил его. Спросонья он не сразу понял, в чем дело. Поняв же, пинком отогнал козу, а меня выругал, считая, что это я подстроил.
Свободное копирование
