В Харькове маме повезло — она довольно быстро нашла место бухгалтера в одном исследовательском институте, и мы потихоньку стали выбираться из голодного истощения.
Жили мы с бабушкой лет пять, а затем мама получила отдельную квартиру. Правда, эта квартира состояла из одной комнаты не более 15 квадратных метров в одноэтажном каменном бараке, но в ней была кирпичная печь и имела она свой номер. Таких квартир в бараке было, по-моему, три, и еще в начале и конце коридора располагалось по одной двухкомнатной квартире. Все удобства, в том числе и вода, находились во дворе. Но это было уже свое отдельное гнездышко. Да и вообще, все здесь было под рукой. До детского сада, куда мама меня сразу же определила, — не более 100-150-ти метров, до Института, в котором она работала, — несколько минут ходьбы, до продовольственного магазина, куда мама меня иногда посылала купить хлеба, я добегал минуты за полторы. Жизнь налаживалась. Более того, наш двор был началом Городского Ботанического сада. В нем располагалось несколько стеклянных оранжерей с массой экзотических растений, парники, вырытые в земле, прикрытые застекленными рамами, и большой сад под открытым небом, в котором также попадались необычные для этой зоны деревья. В саду работала мамина приятельница, добротой которой я неоднократно пользовался, когда хотел преподнести какой-нибудь девочке букет на день рождения. Я был общительным ребенком, и все, как мне казалось, относились ко мне очень доброжелательно. Может, именно поэтому я привык верить людям, быть с ними полностью открытым, что в последующем иногда мне порядком вредило, а бывало, становилось просто опасным для жизни. Впервые я был наказан за свою наивность еще в детском саду году в 1939 — 1940-м. Мы с товарищем, сидя на корточках, что-то рисовали палочками на песке, и, не помню, в связи с чем, я спросил, знает ли он, как выглядит «фашистский знак»? «Нет», — ответил он. Я быстро нарисовал свастику и в тот же миг услышал над собой грозный окрик: «Это что такое?!» Подняв голову, я увидел искаженное ужасом лицо воспитательницы. Она тут же схватила меня за руку и буквально поволокла к директору детского сада. Немедленно была вызвана мама, которая, выслушав какие-то назидательные советы, увела меня домой. Мне показалось, что мама, как и я, так и не поняла сущность совершенного мной преступления. Ведь свастику я увидел в «Мурзилке» — детском журнале, который мама выписывала специально для меня.
Свободное копирование
