Занимали мы с Валей дальнюю непроходную комнату. Кушетка, на которой я спала, была очень старой. Все пружины торчали, каждая в отдельности. На кушетке лежал тоненький матрасик. А у меня было хорошее ватное одеяло и, вот как-то приспособившись, укладывалась между этими пружинами, немного подобрав под себя одеяло. Когда вставала, пружины поднимались вместе со мною, по очереди распрямляясь.
В середине зимы Мария Степановна, чтобы поддержать свою семью (торговля не шла), взяла в свою комнату квартирантов, устроив их за ширмой.Это были два молодых парня - эвакуированные из Одессы. Крепкие, сильные, однако имели «бронь» - освобождение от фронта по болезни, работали на Ташкентском пивном заводе. За жильё платили хорошо.
Внешне неплохие, но нас они не интересовали, раз «бронь» значит - не наши ребята. Как-то устроили застолье, приглашали нас, мы не приняли участия. Отношения – только здоровались. Они напрашивались к нам в друзья, но нас никто не интересовал.
Постепенно обжившись, они стали уделять нам особое внимание, обещали хорошую жизнь, каждый из них говорил – озолочу.
Мне очень помогло одно письмо. Я переписывалась с сыном маминой подруги юности Пелинской Мариэтты Теодоровны (т.е. Марии Фёдоровны - очень оригинальной женщины).
Как-то приехала на каникулы, а в дедушкиной комнате живут эвакуированные. Это оказалась Мариэтта Теодоровна с мужем из Херсона. Она стала рассказывать, как в начале двадцатых годов они жили в домах железнодорожников при станции Чимкент, вспомнила моего отца и меня новорожденной.
Так я с ней познакомилась, сблизилась. Пока бабушка днем отдыхает, наложу в подол баклажан, помидоров с огорода, или яблок и винограда и несу ей. Она же наладила эту переписку. Владимир был моряком дальнего плавания, немного старше меня и, наверное, у него кто-то уже был. Но переписка была интересной, в одном из писем он очень красиво описал вальс Глинки «Фантазия», я хорошо знала этот вальс и очень любила. Музыка Глинки мне очень нравилась, её часто передавали по радио, еще дома до войны слушала.
Вот это-то письмо и возымело действие, а то хоть с квартиры съезжай. Валя показала письмо Иосифу и наши «ухажеры» поняли, что мы не их круга. К лету 44-го года эти кавалеры укатили на свою родину.
Мы с Валей мечтали о лейтенантах нам ещё не знакомых, но только после войны.
Надо было готовиться, сдавать «хвосты», однако учебников в библиотеке не давали. К тому же на сдачу каждого экзамена нужно было добиваться разрешения в деканате. А с таким количеством задолженностей в деканат идти было страшно, могли и из института исключить, не разобравшись.
В деканате неразбериха, огромные очереди, кому разрешение на сдачу экзаменов, кому место в общежитии или справку для милиции на проезд в поезде.
Кроме того, у декана секретарь на пути, Анна Михайловна, она всему голова, наводит порядок в очереди: кого пропустит к декану, кого отправит на другой день. Мне она очень помогала, ведь ходить пришлось не один раз. Не зная чем отблагодарить - отдавала ей промтоварную карточку, всё равно их нам не отоваривали. Чтобы стоять в очереди, сбегали с лекций и даже практики, таким образом, создавались новые проблемы.
Хорошо помню нашего декана Введенского Д.А. и его заместителя Предельского Д.Ф., терпевших наши задолженности, не принимая резких мер! Я даже тогда мечтала, вот кончу институт и обязательно их отблагодарю за душевное отношение.
С большими трудностями сдавали почти одновременно академические задолженности и текущую сессию. Однако не все экзамены за третий семестр были сданы, остались биохимия, гистология, физиология.
Готовились мы почти всегда по ночам, вот Валя читает, я начинаю дремать, а Валя кричит: «Лидка, я же тебя жить пригласила, чтобы учиться и хвосты сдать, а ты спишь, читай теперь ты». Я в ответ: «Валя, я же всё слышу, читай лучше ты». Учили мы анатомию, как сейчас помню, а это настоящий зубрёж.
Из-за «хвостов» стипендию не получали, поэтому весной Валя устроила меня работать в поликлинику процедурной медсестрой и сама там же работала, только в другом кабинете. Утром учились, а во второй половине дня работали.
Свободное копирование
