Посольство, на землях которого стоял наш дом, было далеко от города и от выставки. Когда мы освобождались от работы раньше, то обычно ехали домой на трамвае около часа. Наш рабочий день длился двенадцать часов с получасовым перерывом на обед. Но два раза в неделю было разрешено либо приехать к полудню, либо уехать в пять вечера. Эти утренние часы были нужны для парикмахерской (в Брюсселе волосы не сохли быстро из-за очень высокой влажности), вечером же мы могли выйти из трамвая в центре, побродить, и что-либо посмотреть. Выходных дней не было почти два месяца, потом разрешили дважды в месяц выходные. Ужинали мы в кафетерии на первом этаже нашего жилого дома.
Четырёх молодых женщин «отобрали» (одна с английским, одна с французским, одна с немецким, одна с испанским) быть гидами по всему павильону. Я была гид с английским и поэтому водила всяких важных людей, как-то: японского принца с принцессой; князя Монако Ренье с его прославленной красавицей-женой, юной Грейс Келли; мэра Вашингтона, всемирно известного американского журналиста Арта Бухвальда и других. У каждого стенда были свои гиды, но водить по павильону была большая честь и, к тому же, тяжело, так как надо было держать в голове много заученного и не дай Бог что-то перепутать! В комнатах, посвященных колонии им. Дзержинского для юных преступников, меня всегда сбивал с текста Арт Бухвальд.
В результате его незапланированных вопросов и моих сбивчивых ответов выходило, что кроме юношей, живущих в этой колонии, в СССР иных преступников нет, и все перековываются в «ударников труда». В результате появилась юмористическая статья Арта Бухвальда и невразумительный «якобы мой» ответ (написанный нашими кагебэшниками) о том, что преступников у нас просто нет из-за революции.
Обычно я сидела за столом или ходила по своим владениям - отдел архитектуры и искусства. У нас на выставке были даже две «типичных» (так было переведено) квартиры, и посетители могли пройтись по ним и поинтересоваться, есть ли белье на кроватях и вилки с ножами в шкафу. Но наибольший интерес вызывали два туалета. Вернее, унитаз с его «полочкой» и «низом», куда в результате все сливалось или сползало сверху. В туалетах всегда было пять-шесть человек, стоявших головами вниз и что-то там изучавших. Все отчаянно спорили. Наконец, наш шеф, заместитель директора Архитектурного Музея Москвы, не выдержал и выслал на разведку Мари-Гари, как даму в возрасте и умную. Толпа радостно вступила с ней в дискуссию. Тема была: зачем порожек (или полочка), на который падает то, что должно упасть в туалет, ведь если сразу сделать как бы скат, покрытый водой, то все уже до спуска будет в воде. Меньше запаха, меньше микробов. Но Мария Гарриковна не моргнув глазом, ответила: «для того, чтобы удобнее было брать анализы». У нас был темный закуток, куда мы ходили хохотать. Туда мы и отправились, когда удовлетворенная толпа разошлась.
Свободное копирование
