16-ый день похода.
25.VIII.39.
Дартло - Омало.
Работать, работать, работать!
Древние башни Дартло, как будто ждут нас - рисовальщиков, обмерщиков, акварелистов.
Все так живо чувствуют этот немой призыв, что наскоро позавтракав, быстро устремляются кто куда: Федя с Надей - на обмер старинного замка, все четверо Коль - рисовать, Сергей - фотографировать, я - акварелить.
На утреннем парламенте, не смотря на горячие протесты некоторых, было решено сегодня же выходить дальше - через перевал на селение Омало. Особенно на этом настаивали наши "торопыги" - Федя, Лебедь и Сабур, которым, видимо, надоело болтаться в горах и потянуло уже на солнце, у морю.
Сидя со своей акварелью на другом берегу ручья, я тороплюсь и вижу, что все больше и больше порчу рисунок. Но мне хочется успеть еще сделать несколько набросков внутри селения, обмер храма и могильников и еще много, много ...
Горько и обидно покидать сегодня же это селение, да и к чему такая ненужная спешка?
Возвышающийся предо мною суровый и мрачный силуэт Дартло, снова задает мне все туже загадку.
Какой народ жил здесь раньше, кто построил все эти башни и замки?
Одно мне кажется ясным: здесь и по ту, северную сторону хребта жил один и тот же народ. Граница не походила тогда вдоль этой цепи снежных гор, среди которых царит священная гора Чечни - красавица Дококорт; они лежала где-то много южнее.
Здесь - и на южных, и на западных, и на северных отрогах Дококорт - Тебулос, в древнейшие времена обитал один, суровый и смелый народ, настоящие горные орлы, обладавшие воинственным нравом, сумевшие построить все эти грозные замки, крепости, башни ...
Фарскалой - Чечни, Муцо - Хевсурии, Эго - Тушетии,- эти неприступные города - крепости, стоящие на отрогах самой неприступной из крепостей, снежной твердыни - Дококорт, эти поселения, ныне покинутые и прозванные "мертвыми" - разве не несомненно, что они принадлежали когда-то одному народу?
Целые кварталы могильников и похожие на них, покрытые ступенчатыми кровлями храмы Чечни и Ингушетии, Хевсурии и Тушетии - разве не находились они когда-то в одной единой стране?
Разве не одни и те же строители воздвигли те стройные и странные пирамидальные башни, пара которых маячит передо мною и сейчас, посередине древнего Дартло; башни, которые видели мы и здесь, в верховьях -Пирикительской Алазани, и по ту сторону хребта - в Чечне, и в прошлом году - в Ингушетии?
Нет! Не пролегала здесь раньше граница, и народы, населяющие ныне эту страну, у подножия Дококорт - Тубулос - пришли сюда недавно.
Тот народ, который населял эти тесные ущелья раньше, кто построил башни и замки, чьи предки и доныне покоятся в наземных могильниках - "кэшах"
Народ отважный и воинственный, рослый и белокурый, мне думается, что этот народ был родоначальником современных чеченцев.
Почему?
Да потому, что именно ингуши и чеченцы славились до последнего исторического времени, как лучшие строители башен. Потому, что на их теперешней территории сохранилось наибольшее количество и наилучшие образцы этих сооружений.
Потому, что именно этот народ, храня старинные легенды своих предков, до сих пор суеверно чтит свою "священную" гору, красавицу Дококорт, вокруг которой он когда-то селился.
Потому, что именно у них сохранились предания о их древнейших поселениях, о ущельях Хильдехарой и Маэстэ, о городе Фарксалое и прочих. И недаром, хевсурский город Муцо, чеченцы называют своим именем "Маски", ведь маски были когда-то их городищем.
Потому что именно среди них, особенно в южной высокогорной части Чечни сохранился высокий, светлоглазый и белокурый тип населения, тип который мы встретили и в верхней, граничащей с Чечней части Хевсуретии (рыжеусый красавец из Шатиля), и здесь, в Тушетии видели белокурого мальчика, которого черномазые тушинские ребятишки дразнили "кистином".
Потому что трудолюбивый, но поразительно мирный грузинский народ издавна имеет свою, нимало не похожую на все своеобразные сооружения, культуру. свое, еще более древнее и совершенно отличное строительное искусство.
Нет - хочется мне сказать воплощенной каменной загадке, древнему Дартло, - не грузинский народ - тушины, которые населяют тебя ныне, построили твои башни, твой замок, не их предки покоятся в маленьких молельнях на горе, не их мудрые старцы заседали когда-то в каменном кругу совета Старейшин...
Тебя построил народ белокурых богатырей, боготворивших камни и горы, потомки которого обитают ныне на северной стороне хребта, в Чечне и Ингушетии.
Потому-то и не знают тушины преданий о Парсме и Дартло, не знают, иногда, даже истории собственного дома, не помнят, кто жил раньше в покинутых замках...
Но Дартло молчит, не отвечает - верна ли разгадка.
Амбразуры и бойницы его зданий все так же хмуро глядят в теснину ущелья.
Если бы у нас было больше времени, больше возможностей, мы бы и сами могли приподнять завесу над этой тайной.
Обследование надо было бы начать с древнейших, сохранившихся в этих ущельях поселений - с "мертвого города" Эго, Муцо и Фарскалоя и с "городков мертвых" - могильников Анатори, Фарскалоя и Сан-Петри; затем со старинных селений Хангихоя, Поги и Туги в Чечне, Чонтио, Парсмы и Дартло в Тушетии ...
Еле окончив рисунок, я бегу к лагерю, там уже трубят сбор. Пора складывать наши палатки и готовиться к выходу, но в это время снова начинает накрапывать дождь. Вещи снова убираем в палатки, и я, воспользовавшись заминкой, снова убегаю, на этот раз обмерять развалины христианского храма.
Я молю небо, что бы послало непогоду и не дало бы нам выйти сегодня из Дартло, но ... тушинское небо покровительствует нашим "торопыгам" - оно наверное не любит разгадку старых загадок.
Дождь прекращается и, понемножку лагерь сматывается.
Когда, наконец, все же мое желание исполняется - дождь начинается с новой силой, уже поздно - все наши вещи уже уложены и готовы к выходу.
Чтобы не мокнуть зря и переждать непогоду - спасаемся под гостеприимную кровлю строящейся школы.
Из окна школы я делаю еще один карандашный рисунок Дартло с частью храма на переднем плане.
Пара посланных в селение Коль, приносит оттуда два котелка необыкновенно вкусной сметаны и яиц.
Все это мы с жадностью едим - в дорогу. Настроение у всех неважное.
Кто сердит на погоду, кто раздосадован тем, что мы все еще сидим в Дартло, кто, наоборот - тем, что все же придется отсюда уходить.
Наши профессиональные "примирители" - Лебедь и Кука - унимают Назарку и Сергея, которые сцепились не на шутку и наскакивают друг на друга как молодые петушки.
Некоторое оживление вносит снова стихийно образовавшийся здесь базар. Женщины Дартло принесли к нам на продажу свои цветистые носки.
Но вот - погода проясняется. В 4 часа дня мы покидаем Дартло. "Спасибо этому дому - идем к другому" и прочее.
Мы машем шапками провожающим, проходим мимо храма, холма с каменными креслами, мимо огромных валунов ...
Взойдя на мост, через бурную, светлую Алазань, невольно останавливаемся, прощаясь с ее шумными струями, стремительно несущимися вперед, на Восток. к Дагестану, где Алазань, приняв в себя воды Орцхали и других горных речек, получит уже другое имя - более известное и обозначенное на всех картах - это имя - Андийское Койсу.
" Я прошел над Алазанью,
Над причудливой волною,
Над седою как сказанье ...
И как песня - молодой!"
(из стихов Н. Тихонова)
Мы тоже проходим над причудливой волною Алазани и начинаем подниматься на лесистую сторону ее ущелья.
Пейзаж принимает совсем иной характер. Вокруг нас простирается типичный для Севера, пушистый и мохнатый сосновый лесок. Вместе с чудесным, здоровым и таким знакомым сосновым запахом, вспоминается родная северная природа, хвойные леса над Оредежью, над Череменецким озером, прогулки за ягодами, за грибами ...
"Ребята, грибы! Смотрите, настоящие маслянки!"
Действительно, в мягком зеленом мху, полу прикрытые иглами и опившими листьями темнеют блестящие шапочки маслянок, да и не их одних, а и горькушек, свинушек, сыроежек, моховичков и даже мухоморов!
Дед Хведор впадает при виде грибов в такой восторг и умиление, что покинув свой рюкзак на тропе, залезает в самую чащу. И ему везет, он находит даже парочку молоденьких и беленьких белых грибков. Грибы собираются в платки и белые "ингушки", затем приходится распаковывать и котелки.
Только я отдаю предпочтение сочной и крупной малине, которая обильно растет вдоль дороги, преимущественно на самых крутых и головоломных откосах. На и я заражаюсь "грибной лихорадкой", найдя во мху красноватые, подернутые снизу пушком, шапочки рыжиков.
Темп хода значительно замедляется, все наши скороходы увязли где-то в лесу. Между тем дорога вьется все выше и выше. Ущелье Алазани давно уже скрылось далеко внизу, вершины противоположных хребтов скрыты облаками.
Тропа наша становится все более грязной. Изредка нам попадаются встречные, преимущественно верховые и небольшие партии рабочих, расчищающих дорогу от обвалов и оползней.
Наконец тропа меняет свое направление вдоль ущелья и начинает взбираться к вершине хребта.
Лес становится все более и более мощным. среди густых и темных высоких елок, вздымаются стройные, красивые стволы строевых сосен.
Выйдя наконец на ярко-зеленый и пушистый луг, обрамленный опушкой этого могучего прекрасного леса, мы замечаем, с удивлением, что уже достигли перевала.
Единственная в своем роде красота этого зеленого лесного перевала пленяет нас своим неожиданным своеобразием. Кажется, что находишься не на юге, не среди Кавказских гор, а где-то на Севере: в Финляндии, Норвегии, на одной из перевальных троп Скандинавских гор.
Освещенная красноватым светом умирающего дня, живописная опушка дремучего сказочного леса, хмурые, заросшие зеленым мхом валуны, мягкие контуры лесистых склонов. глубокая прозрачная даль новой страны, новой долины, пестрой и разнообразной, испещренной золотистыми хлебными полями, пашнями, рощами, лесами, и бесконечные тяжелые гирлянды окутавших вершины облаков.
Все это напоминает нам картины великого сказочника, поэта севера Рериха: "За горами - страны далекие, за морями - земли великие...".
Пронзительное пение, скомбинированное со свистом, нарушает неожиданно тишину перевала: -
"Тра-ля-ля, Тра-ля-ле
На родн-ой сторо-не,
Милый дру-уг, нежный дру-уг,
Вспомни ты - обо мне!"
Затягивает Назарка свою любимую песню. А глухой бархатистый баритон Куки выводит уже другую -
"Давай пожмем друг другу ру-ки,
И в дальний путь-
на дол-гие го-да..."
"Ребята! Есть предложение! - Разбить лагерь на перевале, и встретить здесь утром солнечный восход!"
Однако, это заманчивое предложение оказывается неосуществимым - нигде поблизости не слышно журчания ручейка или родника.
В тщетных поисках воды, мы начинаем спуск среди такого же могучего хвойного леса. Тропа камениста и крута. Мохнатые кроны могучих сосен приходятся на уровне наших ног, их гигантские стволы уходят куда-то глубоко вниз, под обрыв.
Так как начинает быстро темнеть, а наша "слепуша" Надя, боится ходить в темноте, то они с Сабуркой ускоряют темп, спеша до наступления темноты спуститься в долину.
Остальные спускаются медленно, поджидая отстающих товарищей Федю и Сергея, окончательно стерших свои ноги.
Далеко внизу, перед нами внезапно, как на ладони открывается вид на какое-то большое, расположенное веером, ярко освещенное селение, которое вскоре скрывается за косогором.
Спустившись, наконец, в густые, зеленые сумерки, заболоченный и сырой распадок, покрытый сочной, высокой травой долины, мы немного сбиваемся с пути.
Нашу дорогу перерезает молчаливый отряд каких-то всадников: их стройные темные силуэты, почти сливаются с окружающей темнотой, делая эту встречу какой-то таинственной, почти нереальной.
Свистки нашего авангарда указывают нам настоящее направление: дорога снова поднимается в гору.
"Еще чего не хватало! Новый перевал!"
Но свистки настойчиво призывают нас вверх. Скрепя сердце и пыхтя, ползем все выше по грязной и скользкой дороге, натыкаясь в темноте на кусты и заборы...
В довершение всех этих прелестей начинает накрапывать дождь.
Поднявшись наконец на невысокое плато. мы неожиданно натыкаемся на Сабурку и Надю, восседающих на каких-то бревнах.
Они указывают вверх. Там высоко на одинокой отвесной скале высятся темные силуэты башен и крепостных стен какого-то легендарного средневекового замка.
"Неужели это и есть Омало? Очевидно да ...".
"Ну нет, шалишь, на такую кручу мы сегодня ни за что не полезем!".
"Что же, давайте разбивать лагерь".
Мы уже было скидываем рюкзаки, распатрониваем сложенные палатки, когда, забежавший вперед в поисках костра, Сабурка останавливает нашу возню: - "Эй вы, суслики слепые, ведь перед нами деревня!"
И действительно, в двух шагах от нас, за кустами, темнеют изгороди и первые домики селения Омало - центра горной Тушетии.
Сергей и Сабурка идут туда на рекогносцировку и возвращаются с сообщением, что несколько ниже, заселением, имеется школа с интернатом, где нам обеспечена хорошая сухая и теплая ночевка!
Снова взвалив на свои усталые плечи отсыревшие тяжелые рюкзаки, сопровождаемые лаем собак, мы проходим большое, но темное, ночное селение, затем куда-то спускаемся и пройдя еще километра полтора, натыкаемся на здания - школа!
Навстречу выходят какие-то люди, очень радушно предлагают свое гостеприимство и вот, наконец, ведут по каким-то мосткам, вверх и вниз, в большой и пустой строящийся дом.
В сухой и теплой комнате, как оказалось. единственной годной для жилья в недостроенном здании интерната, мы сбрасываем наконец, надоевшие рюкзаки.
Вдоль стен комнаты расположены деревянные нары - так и тянет лечь и отдохнуть, но - грибы?
"Жрец огня" - Кука и Ко - разводят на дворе школы жаркий костер, кто-то бежит уже за водою, Надя хлопочет с кульками и продуктами. Из всех шапок, платков, котелков, грибы высыпаются в одну общую громадную кучу: "Девы" - садятся за чистку, Дед - за дегустатора. как это он не боится отравиться? Он пробует все подозрительные грибы, будь-то маслянки, сыроежки или мухоморы - бракует их, или же, с явным удовольствием чмокает.
Но вот - густой грибной суп - чудо Надиного кулинарного искусства, кипит в котелках, в других котелках заваривается крепкое и сладкое черное кофе...
Рассевшись на бревнах вокруг костра, мы пожираем наконец "плоды своих трудов" - с жадностью. чмоканьем и довольным хрюканьем уплетая эту наваристую сытную похлебку, запивая ее затем крепким кофе. Блаженство!
"Ну, а теперь пишите завещания! После этих грибов вряд-ли кто-то из нас выживет!".
Ребята начинают выдумывать шуточные завещания. Кофе прогнало всякую сонливость. Все готовы сидеть у костра хоть до утра.
Но дождь прогоняет нас в интернат. Расстелившись и устроившись на ночь, ребята начинают петь и рассказывать страшные истории.
Тускло светит огарок свечи, озаряя большую полупустую комнату с раскиданными по ней в беспорядке вещами. На досчатых широких нарах в причудливых позах, виднеются темные фигуры, на стенах развешаны для просушки дождевые плащи... А дождь все барабанит и барабанит в треснувшее стекло окошка, тяжело капает, протекая через щель в потолке соседней комнаты.
"Бывало помню, в Одесском кичмане, собирались вот также урки ..." - и Кука корчит зверскую бандитскую рожу ...
Сергею приходит неожиданно в голову, рассказать наконец во всеуслышанье о наших "чеченских приключениях". Теперь уже можно - ведь Чечня далеко, граница давно уже пройдена, мы находимся в сердце горной Тушетии.
И вот уже льется красочный живой рассказ, о таком недавнем, но уже далеком, далеком ... о ослах, о встрече с Абдулом, о ночных всадниках, о мнимом арестованном, о начальнике "Б" ...
Беседа затягивается далеко за полночь. И только в третьем часу ночи, неугомонные обитатели "Омаловского Кичмана" погружаются в сон.
