Щепкой — в потоке - 138

Отгуляв все, какие было возможно, отпуска — декретный, очередной, без содержания, летом 1959 года я вернулась на работу. А весной 1960 года там стало происходить вокруг меня что-то странное: в один из солнечных апрельских дней меня вдруг приглашает к себе зам. директора студии кинорежиссер-документалист Игорь Николаевич Верещагин и заводит странный разговор — не хочу ли я поработать в Сценарной мастерской. К тому времени, о котором идет речь, на «Казахфильме» уже год работала Сценарная мастерская, где начинающих и самодеятельных кинодраматургов обучал азам сценарного дела человек в Алма-Ате известный и заслуженно уважаемый — Лев Игнатьевич Варшавский. Попал в Алма-Ату он очень давно, видимо, в годы высылки туда же Троцкого, и хотя сам был, кажется, тоже за что-то выслан из Ленинграда, но какое-то время проработал у Л. Д. Троцкого секретарем. Что и испортило ему, в высшей степени образованному и эрудированному человеку, много лет в дальнейшей его жизни. Не имея ученой степени, он стал автором многих и многих кандидатских и докторских диссертаций... Тайным, разумеется. Вот он-то и создал Сценарную мастерскую — по образцу и подобию Высших Сценарных курсов в Москве. Разница была в том, что там был значительно больший выбор и преподавателей, и абитуриентов. В Алма-Ате же мастерскую вел единственный человек — Лев Игнатьевич, иногда помогал ему редактор нашего отдела, закончивший не так давно ВГИК Виталий Старков. Я-то никогда и не стремилась к подобной работе — специального кинематографического образования у меня не было, я закончила Литературный институт. У меня был только двухгодичный опыт работы в Сценарной студии, где я училась, что называется, на ходу, на практике. Но теоретических знаний по сценарному делу у меня не было. Поэтому предложение зам. директора меня тогда удивило, и я, разумеется, ответила отрицательно.

Вскоре меня вдруг пригласили в отдел кадров и дали прочесть приказ о переводе меня в Сценарную мастерскую, а Л. И. Варшавского — в сценарный отдел с сохранением оклада и должности. Отсидевшая восемь с половиной лет в изоляции от жизни с ее бытовыми общепринятыми порядками, я не знала, что по бюрократическим канонам подпись того, кого приказ касается, означает согласие с ним, и подписала этот документ, считая, что моя подпись означает всего лишь, что я с ним ознакомилась. Но мне быстренько разъяснили тут же в отделе кадров, что таким образом я дала свое согласие на перевод в Сценарную мастерскую. И с завтрашнего дня обязана туда выходить.

Не чувствуя в себе ни желания, ни сил, ни права учить молодых сценаристов (да и не для этой работы меня приглашали на «Казахфильм»), я на следующий день вышла, как всегда, в сценарный отдел, где уже был и Лев Игнатьевич. Но я целый месяц упорно выходила на работу в сценарный отдел, игнорируя приказ директора.

На мою защиту встал грудью и стоял тихо, но неколебимо вроде бы и не очень заметный человек — освобожденный профорг студии Михаил Иванович Лукашкин. Он совершенно не был похож на хватких и горластых профсоюзных деятелей той поры, когда в профсоюзы, «школу коммунизма», шли ловкачи — бездельники с хорошо подвешенными языками. Впрочем, конечно, не все были такие, очевидное подтверждение тому — М. И. Лукашкин. Небольшого роста, совсем не могучего телосложения, малоразговорчивый, хотя и вполне, а может быть, именно поэтому и симпатичный, он защищал мое право оставаться в сценарном отделе. А защищать было от чего: то в отделе кадров вдруг издавали приказ от имени и. о. директора о ликвидации Сценарной мастерской (а соответственно, и должности, на которую я якобы дала согласие перейти, подписав приказ о ^переводе), то возникали еще какие-то мистические и мифические варианты приказов обо мне — за давностью лет я их просто не помню. Я же упорно выходила на работу в сценарный отдел, а Михаил Иванович упорно продолжал отстаивать мое это право.

Тем временем я попросила референта по связям с Министерством культуры республики Фазыла Атушева отвести меня к замминистра, моей бывшей сослуживице и коллеге (быв. старший редактор) все по тому же сценарному отделу Ляйле Галимжановой. Когда я пришла на «Казахфильм» в июне 57 года, Ляйля была так же, как и я, старшим редактором. Но за три года сделала (и заслуженно!) замечательную карьеру. Закончив сценарный факультет ВГИКа и вернувшись в Алма-Ату, она какое-то время работала актрисой, снялась в нескольких фильмах, потом преподавала в школе киноактеров, созданной при студии. Летом 57-го она работала ст. редактором сценарного отдела, имея в виду стать его начальником. Но начальником стал другой человек — и даже не кинодраматург, а поэт. И Ляйля вскоре ушла со студии, став первым телевизионным режиссером и редактором, практически основав Казахское телевидение. У нее были врожденные способности к руководству и настоящее знание дела, был у нее и твердый характер. По всем этим качествам она и стала в 60 году зам. министра культуры КазССР. К ней-то Фазыл и привел меня. Рассказав ей о странных кадровых играх со мной, я попросила помощи. Ляйля Галиевна обещала (тогда мы еще общались по принципу «за ручку» и на «ты»). А еще через какое-то время Фазыл пригласил меня к ней, и она сказала, несколько отведя в сторону глаза:

«Тебе предлагают работу инспектора актерской мастерской — соглашайся! Я не могу тебе всего рассказать, но ты можешь и вовсе остаться без работы...» Ответ ее меня обескуражил, ошеломил, но, обдумав его, я вскоре из старшего редактора сценарного отдела, с приличным окладом, приглашенного на работу лично тогдашним директором к/студии, стала инспектором актерской мастерской «Казахфильма» с окладом, вполовину меньшим... Так продолжалось почти год, во время которого успел открыться и закрыться XXII съезд партии, подтвердивший курс XX съезда на ликвидацию последствий культа личности...