Наступила темнота. Тогда румыны вывели нас из хаты и повели куда-то. Куда? Что это такое? Ясно. Это Днестр.
Весьма энергичными жестами они показали нам, что мы должны идти к себе, в Россию. К себе в Россию — значит, к большевикам.
Делать было нечего. Мы пошли. Спустились с крутого берега, вступили на лед. Чтобы мы не вздумали вернуться, очевидно, румыны пустили нам несколько выстрелов вслед.
Не скажу, чтобы самочувствие наше было сладкое. Вправо и влево от нас река, напротив—чуть виднеется большевистский берег. Там ...
Ясно, что «там» может быть...
Что делать? Мы пошли так — просто, прямо перед собой по льду. Ни в каком порядке, а кто куда. Мне вдруг показалось, что идти так, это самое нелепое из всего. Я позвал их и сказал им, что. хотя мы и без оружия, но все-таки мы военные, и что мы должны избрать кого-нибудь своим начальником, так как в этом случае у нас все-таки больше шансов на спасение, чем если каждый будет действовать в одиночку. Все согласились и как бывает в таких случаях с «инициаторами», заставили меня «принять бразды правления». Я принял.
И вот мы пошли. Гуськом, волчьей тропой, — вверх по Днестру. Я шел впереди. Я решил идти по реке до тех пор, пока можно. Я рассчитывал так: если появятся большевики, можно броситься на румынский берег, если румыны, на большевистский. На всякий случай я запретил кому бы то ни было с кем бы то ни было разговаривать, сказав, что все переговоры буду вести я лично.
Так мы и шли. Вдруг с правого от нас берега, т. е. с большевистского, кто-то спросил из темноты:
— А куды ж це вы так идете?.. Я ответил:
— А куда ж нам идти? С одного боку румыны в нас стреляют, с другого вы ... Вот так и идем рекою ... После некоторой паузы из темноты донесся ответ:
— Та не вси же в вас стреляют...
Я понял.
Приказав колонне остаться на месте, я подошел к человеку.
— Кто вы будете?
— Здешний. Хлебороб.
— Ваша хата далеко?
— Ни, тута ...
— Нельзя ли к вам зайти погреться? Замерзли сильно...
— Та можно ... Только, чтобы чего не було.
— А что?
— А вчера также до меня зайшлы... так прибигли, да роздили до рубашки ...
— Кто?
— Да эти ... свои ... хлопцы ...
— Дивизии Котовского?
— Ни, ни... Котовский хороший человек. Котовский не приказывает, чтобы раздевали ... Ну, заходите ж до мене... Много вас?
— Человек тридцать.
— Ну, як нибудь ... Погрейтесь...
Уютная, хотя маленькая хатка. Мы набили ее «до отказа» — все втиснулись. Молодая хозяйка смотрит на нас с печки добрыми, сочувствующими глазами. Я говорю:
— Итак, господа, вы ставите мне задачу довести вас до Котовского, чтобы вы могли сдаться ему... Это общее мнение всех?
Все «соизволяют» единогласно.
— Хорошо... Я выведу вас к Котовскому. Но предупреждаю, что лично для себя оставляю свободу действии ... Ну, дорогой хозяин, как же нам пройти к Котовскому?
Оказывается, это очень трудно. Котовский находится в Тирасполе. Отсюда верст двадцать. Две серьезные опасности на пути. Во-первых, вот это ближайшее село, на окраине которого мы сейчас находимся. Здесь живет самый «раздевальный народ». Все они вооружены и, если попасться к ним, пустят нагишом по морозу. Вторая опасность — на большом шляху, что ведет в Тирасполь, — большое село «Слободзея». Его непременно нужно обминуть: там такие разбойники живут, что никак не пройти. Всю ночь караул держат и грабят донага.
Я предложил ему проводить нас хоть часть пути. Он колеблется. Мы упрашиваем. У меня есть «керенки» — последняя выручка «Киевлянина». Я предлагаю вознаграждение.
— Та иди вже. Треба людям допомогти, — говорит молодица с печки.
За тысячу керенок он соглашается.
Отогрелись, надо идти. Но вот еще одно дело, крайне неприятное надо снимать погоны.
Недолго я их носил. Но все же как-то ужасно неприятно их спарывать. Ощущение полученной оплеухи...
Свободное копирование
