Исход - 8

***

Около десяти часов мы тронулись. Наш «отряд осо­бого назначения» вошел в колонну полковника Стесселя. Не пойму хорошенько, откуда и как образовался колос­сальный обоз. Тут была и артиллерия, и броневики, и автомобили, и невероятное количество повозок. Все это сначала никак не могло найти своего места, шло не по той дороге, поворачивало обратно, при чем автомобили не­истово рычали, слепили глаза, повозки приходили в беспорядок; словом, происходил обычный в этих случаях ка­вардак ... Я не могу сказать, чтобы настроение было жуткое или подавленное. Наоборот, как будто был найден какой-то исход. В воздухе было морозно, но мягко. Меня лично очень беспокоила мысль о семье, которой я нигде не находил.        

Мы стали подниматься бесконечным обозом по Воен­ному Спуску. Около моста я вдруг увидел характерную фигуру старшего сына Ляли (имя не очень подходящее для «юнкера флота» восемнадцати лет, но что же я поде­лаю, если его так все называют «от века»). Он стоял с вин­товкой в своей знаменитой папахе «халды-балды», которая придавала ему вид османлиса. Оказалось, что он сторожит меня. Тут же оказались и остальные: другой сын, жена, племянник — Филя Могилевский. Все были в бою, все были живы, что и требовалось. Они были в какой-то вновь образовавшейся роте полковника Н. Н. Рота стояла тут же, у парапета. Они мне рассказали все, как было.

— Страшно интересно ...  Полковник, правда, симпа­тичнейший человек ...

Ляля моментально производит людей в «симпатичней­шие» и в свои «личные друзья» — счастливое свойство молодости. Димка, младший, более замкнутый и питается переживаниями старшего. В общем, первый бой, в котором он участвовал, произвел на него самое лучшее впечатле­ние. Жена рассказывает о том, как перевязывала ка­кого-то большевика в какой-то чайной. Филя дошел до самого собора. Странно видеть его сугубо штатскую фигуру с винтовкой. Он как-то мало понимает, что с ним происходит, какой-то рассеянный. Пуля оцарапала ему руку.

Пошли.

По-видимому, большевики были основательно отжаты. Наше отступление решительно никем не было потревожено. Наш отряд шел в арьергарде, последним. В арьергарде отряда шли мы вдвоем с Лялей.

Было совершенно тихо. Улицы были абсолютно пусты, но и не очень темны. Кое-где что-то горело — не то фонари, не то окна. Мы двигались шагов на сто позади колонны, в качестве дозора. Все было мирно. Единственным происшествием была кем-то брошенная повозка. В ней мешок сахара рафинада. Это было страшно приятно. Удивительно, как сахар поддерживает расположение духа. Ляля набил полные карманы, перемешав его с патронами, которыми он всегда нагружен. Он держался молодцом, что меня удивляло, так как он был болен — температура поднялась. Обычный припадок малярии, имеющей обыкнове­ние присасываться к нему во всяких подходящих и непод­ходящих случаях.

Постепенно колонна вытянулась за город, и пошли бес­конечные «фонтаны». Утомление целого дня, к тому же без пищи, сказывалось. Но, в общем, все держались. Дер­жались и дамы, которых было много в колонне. Бодро двигалась маленькая Оля, напоминавшая Фрикетту из романов Буссенара. На какой-то «станции», под каким-то забором. Ляля свалился. Я положил его как можно ниже головой, и обморок прошел. Боясь, что причитания матери его расслабят, я взял его под руку, и он пошел бодро. К счастью, мы натолкнулись на какое-то учреждение, — какая-то больница, — где, несмотря на поздний час (два или три часа ночи), почему-то давали чай. Комната наби­лась народом. Откровенно говоря, это было приятно. Сестры очень заботились, чтобы не стащили кружек, что, по-видимому, было в моде. Тут было тепло, силы восстановились.

Когда мы вышли, мы вдруг заметили, как стало хо­лодно, и что снег уже запорошил дорогу. Пошли. Шли до рассвета. Шли часть следующего дня. Пришли в ка­кую-то немецкую колонию, где назначен был отдых. Раз­местились в школе. Отдыхали на партах, закусывали хлебом и салом. Приходили какие-то немцы-колонисты, что-то обещали, о чем-то совещались, но ничего не сделали. В три часа вышли опять.

Спускаясь с пригорка, почему-то пришли в хорошее расположение духа. Запели.

                                   Взвейтесь, соколы, орлами . . .

Удивительно, как эти песни действуют. Физиологиче­ское действие музыки требует более вдумчивого и тща­тельного изучения. Повеселели, и кстати, ибо идти было трудно. В особенности трудно было дамам с их непри­способленной обувью.

К ночи пришли в колонию, где было недурно. Долго выбирали свободную хату, где бы не было тифа. Поели и крепко заснули.