Перечисляя прихожан, нельзя не упомянуть о поч. гражд. Михайле Ив. Косове, хотя и не состоявшем домовладельцем, но прожившем в приходе на одном месте, до самой смерти, в течение 40 лет; он вел ранее крупную торговлю игольным товаром, отчего приобрел хорошие средства; я помню его в преклонном возрасте, когда он уже никаких торговых дел не имел; он был невысокого роста, гладко бритый, волосы на голове оставались у него в виде самого узкого бордюра; верхний костюм употреблял он своеобразный, носивши бессменно старомодную синюю шинель с капюшонами в несколько рядов; рассказывалось, что в молодости он постоянно посещал театр, когда играла известная в то время актриса Воробьева, в которую он был влюблен (хотя она его вовсе не знала), и, сидя в райке, плакал от умиления; он остался всю жизнь холостым, жил вдвоем с экономкой, занимавши весь верхний этаж в доме священника; жильцом представлялся он не только нетребовательным, но даже не допускавшим во все время найма каких-либо исправлений, а еще менее переделок; занимавшееся им помещение он предпочитал другим, в особенности потому, что из него был видим Симонов монастырь, на который он ежедневно, влезавши на стол, молился; после его смерти остался хороший капитал, из которого, сколько помнится, 30 тыс. руб. сер. поступили в пользу церкви.
Самый церковный причт в нашем приходе были тогда в следующем составе:
Настоятелем был с 1834 года священник Тимофей Ив. Постников; он был человек добрый, не мудрствовавший лукаво, старавшийся поддерживать со всеми мир и согласие, пользовавшийся любовью и уважением со стороны прихожан; пробыл он до смерти, последовавшей в 1854 году, оставив добрую память в среде духовных детей, которыми были тогда почти все прихожане.
Дьяконом был поступивший еще в 1792 году Федор Петр. Орлов; я помню его весьма древним; голос он имел старческий; по отсутствию зубов чтение его было крайне невнятно, в особенности относительно ектений, и притом более пространных, из которых удобопонятными являлись лишь начала и окончания; он оставил службу в 1846 году, имевши около 80 лет от роду, и был заменен Иваном Федор. Селезневским - молодым человеком, имевшим слабый голос и умершим скоро от чахотки; на место последнего поступил тогда Иван Петр. Сокольский, обладавший весьма хорошим баритоном (он оставался до смерти, последовавшей в конце 1870-х годов).
Дьячком был вошедший в состав причта в 1707 году, первоначально в качестве пономаря, Федор Михайл. Птицын, бывший, как я его помню, в преклонном возрасте; он имел дрожащий грубый голос (бас) и оставался до конца 1840-х годов; после смерти место его перешло к подысканному в мужья для престарелой дочери его, который в средине 1850-х годов был устранен от должности.
Пономарское место занимал с 1823 года женатый на дочери того же Птицына Григорий Афанас. Малинин; это был тип старого причетника - высокого роста, весьма плотный, имевший смелый вид, густые бакенбарды, окаймлявшие довольно толстое лицо, и повязанную всегда белым платком шею; он обладал весьма хорошим голосом (тенором) и соблюдал должный порядок в службе, знавши церковный устав надлежащим образом; помню, как, при окончании ранней литургии в 1-й день Пасхи, он, с поднятыми на лоб очками, вооруженный ножом, в сопровождении мальчишки с крошней, отправлялся в холодную церковь на раздел принесенных для освящения пасх, куличей и яиц; начинал он с края - заносился нож чуть не на половину кулича или пасхи, но сзади протягивалась рука с откупным воздаянием, принявши которое, он проходил по очереди далее; там же, где откупа не давалось, он отхватывал крупную часть, отделял яиц и все это сваливалось в крошню; теперь это отошло уже здесь в область преданий.
Наконец принадлежность причта составлял так называемый трапезник, которым был (с 1833 года) всегда улыбавшийся низенький старичок Тимофей Владимиров, очень искусно звонивший на колокольне и, вследствие того что он ранее, как говорили, занимался серебряным мастерством, имевший трясущуюся голову.
Продолжительность состояния на одном месте и в одной должности была присуща в прежнее время не только лицам, составлявшим церковный причт, для которых занятие места имело до некоторой степени наследственный характер, но до конца 1840-х годов она встречала большое применение и к службе в местной полиции; ближайшие к населению полицейские чины, начиная с квартальных надзирателей и кончая будочниками, оставались несменяемыми, исключая случаев личного стремления к переходу, что встречалось однако редко, или каких-либо казусных обстоятельств, в течение долгого времени на одном месте и таким путем приобретали оседлость, делаясь для местности непременною принадлежностью. Таким был и у нас квартальный надзиратель тит. сов. Егор Филип. Долгов, который заслуживает воспоминания. Это был по внешнему виду гоголевский городничий (каким последний изображается), но лишь иного свойства по его действиям; он был человек непритязательный, близкий к жизни местных обывателей, оберегавший их при всяких встречавшихся случайностях и потому пользовавшийся общим с их стороны расположением; он имел в Сыромятниках (в Сусальном пер.) небольшой домик, в котором и жил (владение это перешло впоследствии к дочерям его Голицынской и Картамышевой). Самые будочники проживали в существовавших для них помещениях (будках) вместе с семьями бессменно в течение ряда лет занимаясь в свободное время сподручными мастерствами, в особенности же теркой встречавшего тогда большое потребление нюхательного табаку, которым они снабжали невзыскательных местных обывателей.
О будочниках вообще и о результатах их деятельности можно здесь, кстати, сказать несколько слов (для этого не найдется другого места): они носили тогда одеяние из серого солдатского сукна и, стоявши у будок на карауле, имели в руках алебарды - оружие, подобное тому, с каким изображаются валеты на игральных картах; оружие это было уничтожено после коронации 1856 года вследствие, как тогда говорилось, юмористического отзыва о нем со стороны кого-то из бывших при коронации иностранных представителей; в ночное время будочники (если только они не дремали, что бывало далеко не всегда) окликали проезжающих словами "кто идет?" и мирные граждане давали ответ "обыватель", а военные - "солдат". За обшлагом самого одеяния они имели всегда при себе толстую бечевку и мел; производившим буйства или какие-либо беспорядки этой бечевкой связывались сзади за локти руки, а на спине изображался мелом круг с крестом, и таким образом связанные, так же как и подбиравшиеся на улицах пьяные, отправлялись в полицию (отводились, говоря современным языком, "в квартал"), а оттуда препровождались в так называвшуюся "сибирку" в местном полицейском частном доме или, как также выражалось, "на съезжем дворе"; на следующий день такие арестованные в награду за их деяния или были назначаемы на какие-либо внутренние при частном доме работы, как катать белье у частного пристава, набивать погреба льдом и т.п., или были выгоняемы с кругами на спине на чистку городских площадей, после чего им давался отпуск - коротко было и просто.
Бывало в праздники, на противоположном от нас берегу Яузы, устраивались стенки (т.е. кулачные бои), участвовавший в которых народ рассыпался в разные стороны при появлении еще издали полиции; переполох происходил в особенности, когда при этом оказывалось присутствие самого квартального; но тогда полиция держалась вообще строго политики невмешательства в территориальном отношении и, если на противоположной стороне улицы, принадлежавшей к другому кварталу, учинялись какие-либо беспорядки, хотя бы угрожавшие опасностью, будочник оставался спокойным зрителем происходившего перед его глазами.
