Вчера в саду я потихоньку наблюдала за проходящими мимо -- по дороге, ведущей в село. Год урожайный, потому и движения по дорогам больше. Идут два малых и молчат, щелкая подсолнухи. Подхожу к калитке.
-- Куда, Борис?
Точно от толчка просыпаются.
-- В Мураевню, чай пить.
И хоть бы какое-нибудь оживление, не говорю уж -- улыбка на лицах!
Появляются мужик и баба, идут, как это водится, гуськом. Мужик впереди, баба сзади.
Эти ходили на мельницу, капусту торговать. Опять какие угрюмые, застывшие, насупленные лица! Сажен сто прошли они, не подозревая, что я за ними наблюдаю; только раз мужик обратился к бабе: "Акулина, давай бумажки". Акулина извлекла из-за пазухи что-то завернутое в бумагу, оторвала клочок и протянула мужу: корявые пальцы набили цигарку, и снова продолжалось безмолвное шествие.
Только когда напьются пьяны или поругаются, издалека их слышно. В первом случае на долю всякой встречной бабы несется какая-нибудь нецензурная шутка.
"Ты, Ванюха, в церковь бы сходил лучше, должно, сроду там не бывал" (бабья реплика).
"К попу ходить? Очень он мне нужен, г...о этакое, он еще мине не повянчал с тобой".
Это еще одна из очень милых шуток и очень умеренная. Товарищи развеселившегося малого хохочут. Жесткий такой, отрывистый смех. Разве так хохочет настоящее веселье?