Первые светские впечатления - 5

С тех пор каждый год 1 января мы получали поздрави­тельную телеграмму или какой-нибудь сувенир от крон­принца: небольшой его портрет верхом, его фотография с невестой, три или четыре акварели с изображением старин­ной формы, которую носили его полки, портрет его стар­шего сына. Однажды, когда я оказалась проездом в Берли­не, его императорское высочество, узнав об этом, позвонил мне по телефону и пригласил «пойти вместе со мной и моей женой на пьесу и поужинать». Я приняла приглаше­ние, и они заехали за мной совершенно без церемоний, кронпринц зашел за мной в отель, а затем проводил до дверей. Мы спокойно и приятно провели вечер. Кронпринц очень любезно обращался со своей женой, и они казались подходящей парой. Примерно год спустя, когда они посе­тили Россию, у меня создалось такое же впечатление. Но я скорее была готова поверить в его пороки, чем в добро­детели, так что, когда началась война, я без малейших ко­лебаний выбросила те подарки, которые он присылал нам в течение десяти—двенадцати лет.

Однажды кронпринц чуть не оказал мне плохую услугу, которая могла бы привести к весьма плачевным последстви­ям, если бы не рыцарство и смышленость русских. Это про­изошло в начале февраля 1915 года. Однажды меня позвал к телефону генерал Раух, наш старый испытанный друг, в то время занимавший важный пост в военном ведомстве сто­лицы. Он умолял меня принять его незамедлительно и на­едине. Я согласилась, в душе удивляясь его странной просьбе. А когда несколько минут спустя он появился, выглядел бо­лее озабоченным и мрачным, чем всегда.

Я спросила:

—  Что за тайна, дорогой генерал? Я могу вам чем-ни­будь помочь?

—  Нет, — ответил он, — разве что ответить на несколь­ко моих вопросов. Вы ждали каких-нибудь сообщений из-за границы?

Я принялась перечислять различных членов моей семьи, регулярно писавших мне, но Раух перебил:

—  А нет ли у вас корреспондента в Германии?

—  Нет, — ответила я.

— Тогда можете ли вы мне объяснить, что это такое? — спросил он, доставая из своей полевой сумки большой кон­верт. — Может, он адресован кому-то другому?

Я взяла конверт и прочла адрес.

— Я единственная княгиня Кантакузина, урожденная Грант. Он предназначен мне, причем адрес написан чрез­вычайно своеобразно: только «С.-Петербург, через Румынию». Он запечатан большой красной печатью с буквой «В» и немецкой императорской короной. Да, я с уверенностью могу сказать вам, генерал, что вы найдете, если откроете его; это будет портрет немецкого кронпринца или какая-нибудь связанная с ним картина. Он посылает мне подоб­ные сувениры каждый год на 1 января. В этом году я ни­чего не получила, но, должна признаться, надеялась, что его императорское высочество в достаточной мере обладает умом и благородством, чтобы понять, что в военное время его подарок неуместен и может даже скомпрометировать. Возможно, мне это прислали из-за глупости какого-нибудь отвечающего за подобные дела секретаря, оставленного в Берлине; он отправлял подобные поздравления от имени кронпринца каждый год, и на этот раз взял привычный лист, не внеся в него поправок.

Раух внимательно осмотрел конверт.

— Нет, на нем стоит штамп пятой армии, той самой, которой командует сейчас молодой Вильгельм на Западном фронте, к тому же на нем подпись его гофмаршала — мар­шала его двора. Боюсь, он послан самим кронпринцем. Как вы думаете, что лучше с ним сделать? Большой конверт по­ступил сегодня утром к цензорам и произвел сенсацию. Об этом деле доложили начальнику комитета, а он позвонил в наше ведомство, поскольку понимал, что не должен необду­манно обвинять вас. Я предложил избавить его от этого дела, взяв все на себя. Я не сомневаюсь (если вы утверждаете, что не получали и не писали писем) в том, что вы говорите прав­ду, и я заверю в том начальника цензурного комитета. На этом моя миссия заканчивается, но мне хотелось бы знать, что вы собираетесь предпринять?

Во-первых, я предложила подарить портрет ему, на что он ответил решительным отказом; во-вторых, я сказала, что тотчас же напишу обо всем мужу и попрошу проинформи­ровать о случившемся главнокомандующего, так чтобы пос­ледний, услышав об этой истории из какого-нибудь другого источника, не подумал, будто я пыталась ее скрыть; в-треть­их, я решила рассказать об этом князю Орлову ( Орлов Владимир Николаевич (1868—1927) — князь, потомок знаме­нитой семьи, профессиональный армейский офицер и член свиты Николая II.). Я хотела, чтобы он владел всей информацией на случай, если госпожа Вырубова услышит эту историю от своих шпионов и попы­тается использовать ее мне во вред.

Наконец я сказала:

—      Дорогой генерал, если вы не примете это в подарок, кому мне его предложить? Я не хочу иметь его в доме.

И Раух ответил:

—      Я считаю, что вы намерены предпринять мудрые меры. Может, вам стоит посоветоваться с мужем или с Ор­ловым, что делать с этой вещью.

Мне хотелось отослать портрет назад. Я думала, что это будет наилучший способ отомстить за отвратительную вы­ходку надменного кронпринца. Я была уверена, что он хо­тел доказать, что независимо от того, как он и его армия поступали с союзническими войсками, его престиж в гла­зах знакомых оставался незатронутым. Или же он сделал это для того, чтобы скомпрометировать меня и моего мужа и просто причинить неприятности. В любом случае все это выглядело отвратительно, и я жаждала расплаты.

Я написала мужу, который рассказал обо всем своему начальнику. Последний посмеялся над этой историей, ска­зав, что я поступила правильно, и посоветовал больше не думать об этом. Затем я рассказала Орлову. Он так же, как и я, счел, что будет забавно отослать портрет, и попытался сделать это по одному из нескольких возможных каналов. Немецкий цензор не допустил бы, чтобы он дошел до ме­ста назначения обычной почтой; и, конечно, ни одно из посольств нейтральных стран не согласится, чтобы его пе­ревезли их курьеры. Мы пришли к такому выводу, посове­товавшись с американским поверенным в делах; никто из членов Красного Креста тоже не мог взять на себя пере­возку такого нежелательного груза. Очевидно, этой карти­не предстояло остаться в моих руках в качестве ненужно­го подарка, который неизвестно куда девать.

Моя свекровь, которую чрезвычайно взволновало это про­исшествие, посоветовала мне разорвать портрет и вернуть в сопровождении оскорбительного письма, но я скорее испы­тывала холодный гнев, чем кипела гневом, и считала, что подобный поступок не выразит моих чувств.

Я убедила Орлова положить отвратительную вещь в свой сейф, что он и сделал, там она и хранилась до тех пор, пока мне не пришлось покинуть Россию. Тогда он вернул порт­рет мне как память об одном из моих друзей, сказал он, и как рекомендация Троцкому-Бронштейну в том случае, если большевики схватят нас на границе! К счастью, этого не произошло, и, думаю, Вильгельм больше не посылал мне своих портретов.