Первые светские впечатления - 4

Мои первые годы в Петербурге до начала Японской вой­ны были самыми блестящими со светской точки зрения. Императрица-мать не часто появлялась при дворе, но, ког­да появлялась, занимала первое место. Беседа ее была та­кой же веселой и милой, как она сама. Она умела сделать так, чтобы в ее обществе люди чувствовали себя непринуж­денно, казалась очень человечной и женственной, вдохнов­ляя человека на лучшее. Ее манеры в точности напомина­ли манеры сестры, герцогини Камберленд, и мне казалось, будто я знала ее всегда.

Однажды ее доброе отношение и такт спасли меня в тя­гостной и ложной ситуации, в которую я попала из-за не­мецкого кронпринца. Последний приехал с недельным ви­зитом, насколько я помню, в 1902 году. Это было в то время, когда немецкий император пытался склонить на свою сто­рону нашего императора и когда он настойчиво напоминал о том, что наша молодая императрица — его двоюродная сестра; и мать кайзера, и мать нашей императрицы были дочерьми королевы Виктории: старшая дочь английского короля и Алиса Английская.

Немецкий кайзер придумал план отправить своего стар­шего сына, тогда все еще неженатого, в Россию, чтобы про­инспектировать полк, почетным командиром которого был Вильгельм II, и провести неделю при дворе. Наш импера­тор прикомандировал к кронпринцу троих офицеров и не­скольких секретарей. Во главе этой группы стоял старый князь Долгорукий, один из «генерал-адъютантов» импера­тора, кроме того, «генерал императорской свиты». А по­скольку гость был молодым, спортивным, не говорил по-русски и не хотел говорить по-французски, в качестве со­провождающих были избраны мой муж и адъютанты его величества.

Кантакузин, один из лучших в России наездников и силь­ный игрок в поло, привлек внимание молодого Вильгельма. Беседу они всегда вели по-английски, этот язык Вильгельм любил и говорил на нем с легкостью. Они с мужем прекрас­но поладили.

После первого придворного обеда и дневного официаль­ного приема в немецком посольстве кронпринц, к несчас­тью, тяжело заболел инфлюэнцей. По этому случаю отмени­ли придворный бал. Бал в немецком посольстве состоялся без него. Старый великий князь Михаил (Михаил   Николаевич (1832—1909) — великий князь, дво­юродный дед Николая II.) тоже не отменил сво­их приглашений, и кронпринц, к счастью для себя, смог прийти.

Помимо членов императорской семьи и их придворных, присутствовали веселые сверхмодные молодые замужние дамы с лучшими из великолепных офицеров-холостяков гвардейского полка в качестве партнеров в танцах. Члены германского посольства пришли в полном составе и были единственными приглашенными дипломатами. Женатыми были только посол и граф Люттвиц, военный атташе. Про графиню Альфенслебен говорили, будто она была интимной подругой немецкого кайзера. Она выглядела старой и не­красивой, одевалась ужасно, отличалась неприятными ма­нерами и делала все по установленным правилам. Волосы ее были зачесаны наверх и закреплялись с помощью какой-то зеленой конструкции, которую мы, непочтительная мо­лодежь, называли теннисной сеткой. Она легко раздража­лась и пыталась нам указывать.

Маленькая жена Люттвица, американка по происхожде­нию, настолько «онемечилась», что разговаривала на язы­ке своей матери, строя фразы по немецким конструкциям, и по-английски называла своего мужа «ту тап»! Люттвиц не пользовался у нас любовью, и мы всегда сочувствовали его жене, но ее привязанность ко всему немецкому стала действовать на нервы даже тем из нас, кто, как и я, пы­тался проявлять любезность по отношению к ней пона­чалу.

Когда я вошла в большой бальный зал, графиня Люттвиц подошла ко мне и обратилась по-английски:

—      Мы как раз собираем женщин, чтобы представить их кронпринцу, когда он приедет с их величествами. Не хо­тите ли присоединиться? Вы очень хорошо танцуете и, я уверена, захотите быть представленной его высочеству.

Я тотчас же решительно ответила, что, если кронпринц действительно хорошо танцует, я буду рада, если мне его представят, но не намерена быть представленной ему:

— Меня никогда не представляли ни одному из муж­чин. Нашего кронпринца всегда представляют дамам, как любого иного джентльмена.

— Но при немецком дворе другие правила этикета, крон­ принц удивится, если мы поступим по-иному. Он не станет танцевать с вами, если вас должным образом не представит ему графиня Альфенслебен, — настаивала маленькая графи­ня, начиная раздражаться.

Меня ужасно позабавило, как эта американка могла рас­суждать подобным образом, и я со смехом отозвалась:

—      Дорогая графиня, это не Берлин, это Санкт-Петер­бург, и наш этикет предполагает, что русский джентльмен просит представить его даме. Муж говорил мне, что ваш кронпринц в высшей степени вежливый; поэтому, полагаю, он будет следовать нашим обычаям во время своего визи­та. Если же нет и если для того, чтобы потанцевать с ним, мне придется стоять в очереди, чтобы быть представлен­ной ему, то я лучше буду довольствоваться русскими парт­нерами на этом балу. Так что, пожалуйста, забудьте обо мне.

Некоторые дамы присоединились ко мне, и мы встали как можно дальше от входной двери. Мы все еще стояли там, когда заиграла музыка и в дверях показались члены царской семьи, и среди них брат императора Михаил, пре­восходный танцор и один из моих любимых партнеров. Он пересек зал и пригласил меня на открывающий бал вальс. По окончании его он пригласил меня быть его партнершей в мазурке. Затем сказал:

—      Я хочу представить вам нашего кузена. Он вам по­нравится, и танцует он чрезвычайно хорошо.

Он отошел, вызвал из стоявшей у двери толпы Вильгель­ма, привел его в нашу сторону зала и вполне непринуж­денно представил его мне, а затем всем стоявшим рядом дамам. Кронпринц ничуть не был шокирован подобным нарушением этикета и, оказавшись впервые по прибытии в таком молодом и веселом обществе, тотчас же с энтузи­азмом проявил свои великолепные качества танцора. Он пригласил меня на вальс, я приняла приглашение и ощу­тила злорадную радость, когда мы проносились мимо того угла, где стояли немецкие дамы, с каменным выражением глядя на меня и моего блистательного партнера. Все шло гладко. Я танцевала без перерыва до ужина, а за ужином должна была сидеть за маленьким столиком со своим парт­нером князем Оболенским. Кронпринцу предназначалось место справа от императрицы-матери за ее столом, по­скольку он был почетным гостем. Какая-то важная пожи­лая дама должна была сидеть с другой стороны от него. Князь Долгорукий подошел к нам, объяснил план и сказал, что, поскольку императрица-мать сядет рядом с хозяином,Вильгельм должен присоединиться к другой даме и сопро­водить ее на ужин. Тут высокомерие и капризность моло­дого немца проявились в первый раз.

—      Не хочу; я уже пригласил партнершу, вот эту княги­ню, и она должна пойти со мной к столу ее величества! — воскликнул он.

Тогда я отважилась принять участие в разговоре:

—      В самом деле, сэр, я не могу ужинать с вами; во-первых, потому, что я ни за что на свете не стану втор­гаться за стол императрицы-матери, а во-вторых, я не могу покинуть своего партнера, вот и князь Оболенский пришел за мной. Так что спасибо и au revoir.

Я стала вытаскивать руку из-под его руки и повернулась к ждущему меня партнеру по ужину. Но кронпринц, сжав мою руку так, что я не могла освободить ее, повернулся к старому князю Долгорукому и довольно грубо заявил:

—      Я же вам сказал, не пойду; или княгиня сядет за тот же стол, где сижу я, или я не пойду. Устройте все по воз­можности.

Я решительно запротестовала:

—      Право, сэр, невозможно изменить планы нашего хо­зяина, вы уедете и не испытаете на себе последствий, в то время как меня, живущую здесь, обвинят в стремлении вы­делиться. Я не могу на это согласиться, извините меня.

Кронпринц пришел в ярость и так сердито запротесто­вал, что князь Долгорукий, совершенный придворный, об­ратился ко мне со словами:

—      Будьте любезны, оставайтесь с его императорским высочеством, пока я разузнаю, что можно предпринять.

Я была по-настоящему раздражена сложившейся ситуа­цией, но никак не могла справиться со своим надменным спутником.

Вскоре вернулся князь Долгорукий и сказал:

—      Не пройдете ли вы за стол, где сидит ее величество?
Одна из великих княгинь уступает вам свое место.

Кронпринц наконец отпустил мою руку, а когда мы приблизились к императрице-матери, она подняла глаза и улыбнулась. Вильгельм низко склонился над ее рукой, а. я присела в реверансе; она протянула мне руку, и я ее поце­ловала. Ситуация, похоже, ее забавляла, она спросила крон­принца:

—      Вы сядете здесь? — и обратилась ко мне: — Сади­тесь с другой стороны.

Я отошла от нее, обошла место принца и приблизилась к спинке того стула, на который указала мне императри­ца, как откуда ни возьмись, ко всеобщему изумлению, появилась старая графиня Альфенслебен, шагнула к моему стулу и плюхнулась на него со словами:

—      Nun also! Dass ist jetzt mein Platz! (Ну, тогда это мое место! (нем.))

Императрица-мать с трудом сдерживала смех, а крон­принц, казалось, вот-вот взорвется. Я уже готова была рас­плакаться, когда один из джентльменов, сидевших через два стула от жены немецкого посла, встал со словами:

—  Княгиня, садитесь сюда. С позволения ее величест­ва, я сяду за любой другой стол, а вы можете занять мое место.

—  Да, садитесь туда, — согласилась императрица и ода­рила любезного придворного и меня лучезарной улыбкой.

Все это, конечно, породило какие-то разговоры, но вско­ре они заглохли, поскольку ее величество и впоследствии относилась ко мне так же любезно, как и во время этого непредвиденного случая.