31 марта вторник
Я решил приучить себя спать целые сутки в недежурные и полсуток в дежурные дни. Вчера улегся около 9 часов и с маленькими пересадками проспал до 10 часов почти. Приспособляется публика. Чему только эта война (позиционная, когда приходится по месяцам сидеть друг против друга) не научит: спать без просыпа, есть без отдыха да бездельничать.
Перешли на собственную кухню. Уже третий день, как отказано от стола у ротного Ничего, живем. Только денщики наши, вот ведь народ, не могут ужиться. Работы очень немного на двоих, а все таки один думает спихнуть на другого. Мой Андрей (медвежатник Тобольской губ[ернии], Ялутор[овского] у[езда]) наивный парень, (срока 1915 г.) довольно привязан ко мне, но у него нет никакого стремления к порядку, вернее нет привычки. А Емельян, денщик моего коллеги по роте, запасного хохол — хитрый и ленивый и глуповатый. Работу старается столкнуть на Андрея. От него пожалуй Андрей и научился этому, п[отому] ч[то] раньше я не замечал за ним этого.
День хороший, солнечный … да, до 12 часов. А с двенадцати и дождь и туман и всякая прочая гадость. Везет мне с полуротой. На мою смену дождь, слякоть и холод. Нехорошо! Весь день спокойно. В плохую погоду почти не стреляют, даже артиллерия молчит, только где то налево погромыхивает.
Слух новый. Будто сменяет нас завтра 1 рота. Солдатам поговеть надо. А то перед пасхой они говели, но до половины только были у исповеди, а причаститься и не удалось роту потребовали из резерва на передовую. Сейчас в резерве в лесу скверно. Может быть чуть спокойнее, но зато сыро, холодно — там болото настоящее.
Наша хата очень напоминает каюту на какой-нибудь барке. Покривилась, т[а]к ч[то] наружная стенка (что с окном) напоминает борт, ручей около шумит — полная иллюзия. Скучно. Жду с нетерпением письма. Сегодня должна быть почта — может быть будет — пора.
