На следующий день нас всех звали туда обедать. Рядом со мною сидел Ваня, а за ним Маруся. Я старался как можно меньше глядеть на нее, но не мог. Не знаю, заметила ли она, что я на нее заглядывался, или нет? Дай-то Бог, чтобы нет. Как мне хотелось бы, чтобы она прочла это!
Вечером она все сидела в гостиной, так что я видел ее только в то время, когда она разливала чай. Я чуть не до драки поспорил с Ваней: он сделал веревочный хвост и на конец привязал кусочек ваты. Он привешивал это к Петухову и Петру Васильевичу. Я хохотал, как и все, но раз чуть было не заплакал.
Ваня спросил:
- Кому бы теперь привесить хвост? Разве Марусе?
- Попробуй только! - ответил я с таким, вероятно, комическим видом, что Ваня и Вася расхохотались.
- Ну что ж, и привешу, отчего же не привесить? - спросил он.
- Оттого что не посмеешь! - ответил я.
- Кого же мне пугаться, уж не тебя ли? - продолжал Ваня дразнить.
- Да, меня!
- Да тебе-то какое дело?
- А вот увидишь!
- Ну, что ж ты сделаешь?
- А я скажу Марье Арсеньевне.
- Да как же ты скажешь?
- Скажу, что у вас сзади хвост, - сказал я и сам расхохотался.
Конечно, я спор поддержал только ради потехи, но чуть не заплакал, когда Ваня сказал, что привесил хвост. Мы все вышли в залу.
- Что это вы меня так пристально рассматриваете? - обратилась к нам Маруся.
- Так, ничего, - отвечали Вася и Ваня, лукаво улыбаясь и посматривая на меня.
На губках Маруси мелькнула такая едкая и сардоническая улыбка, выражение которой нельзя передать. "Дети, дети", - так и, казалось, говорила нам эта улыбка. Я был зол на эту улыбку, и на Васю с Ваней, на всех и на все.
Все это ребячество и детский бред, а не Любовь, и как над этим смеялась она, так впоследствии буду смеяться я сам. Я хочу казаться ей большим, а между тем поступаю, как мальчишка. Мне кажется, что подобная любовь делает и без того "не особенно умных детей" еще глупее. (Это выражение отнесла ко мне одна почтенная дама.)
Но буду продолжать мой рассказ. Весь вечер я только о "ней" и думал. Да, я влюблен окончательно.
Свободное копирование
