Модели у нас были довольно разнообразные. Для голов позировали морщинистые баварские старики и старухи; иногда довольно уродливые баварские девы, а также итальянцы и цыгане — они или приходили в школу сами по понедельникам, или наш «Obmann» (староста школы) выбирал их на бирже натурщиков — на лестнице Академии. Голую натуру выбирал сам Ашбе. Однажды при мне пришла наниматься, вероятно в первый раз, какая-то молоденькая стыдливая девица, и он велел ей тут же при всех разоблачиться. (Обыкновенно же соблюдался decorum, и это делалось за ширмой.) Она стояла, красная, с согнутыми коленками среди юбок на полу, в позе Венеры Медицейской, окруженная воззрившимися учениками. Но Ашбе, пожевав сигару, изрек: «Nix», и та, чуть не плача, должна была удалиться.
Раз позировал геркулес-негр, который неожиданно дико хохотал, вдруг что-то вспомнив или заметив смешное. Другой негр раз хлопнулся в обморок и всех напугал. Позу Ашбе сам ставил, его любимая была, когда женская модель, изогнувшись, глядела на собственную пятку пример — элегантности. В противоположность нашей Петербургской Академии мужская модель позировала без «фиговых листков», что было вначале очень странно.
В школе стояла и гипсовая фигура мускулатуры человека и было несколько черепов (специальность Фильковича): ученики ходили и в анатомический театр, в университет, на вскрытия. Туда меня не тянуло, так как на лекциях Лесгафта в Петербурге я получил к этому ужасное отвращение, которое не поборол.
Помещение самой школы было украшено образцовыми работами бывших учеников Ашбе — лучшая реклама школе. Эти этюды висели над многочисленными фотографиями старых мастеров — Веласкеса, Гольбейна, Дюрера и др[угих] и некоторых современных художников (между прочим, весьма почитаемого в школе Лейбля[i]). Среди же ученических этюдов были необыкновенно сильно «вылепленные» головы Кардовского и яркая живопись Кандинского[ii] (будущего зачинателя «беспредметной» живописи), Явленского и Грабаря (особенно помню розовую девочку последнего) [iii].
Обычно в школе учатся на примерах своих товарищей — наиболее талантливые «ведут» за собой других. При мне было несколько очень способных. Но я замечал, что те, кто очень давно сидели у Ашбе, делались на одно лицо и впадали в шаблон. Для начала же я правильно сделал, поступив именно туда.
[i] Лейбль Вильгельм (1844 – 1900) — немецкий живописец; в своем творчестве ориентировался на французских художников, сначала — на реалистов, главным образом Г. Курбе, затем — на импрессионистов.
[ii] Кандинский Василий Васильевич (1866 – 1944) — живописец, график, теоретик искусства, педагог; один из зачинателей беспредметного искусства. Учился у Ашбе одновременно с Добужинским (1897 – 1900). В 1897 – 1914 и в 1921 – 1933 гг. жил в основном в Германии. Один из организаторов художественных объединений, в том {397} числе «Новой ассоциации художников» (1909) и «Синего всадника» (1911); принимал участие в работе «Баухауза» в Дассау. После 1917 г. был в числе организаторов Музея живописной культуры в Петрограде и Института художественной культуры в Москве. Автор книги «О духовном в искусстве», опубликованной на русском языке неполностью в кн.: Труды Всероссийского съезда художников в Петербурге. Декабрь 1911 — январь 1912 г. Пб., 1914, т. 1, с. 47 – 76. После 1933 г. жил в Париже.
[iii] Грабарь, Кардовский, Явленский и Веревкина приехали в Мюнхен в 1896 г., а Кандинский — на год позже.
Свободное копирование
