На следующий день мы всей делегацией объехали остальные линейные корабли. Везде нас ожидал радушный прием. Большинство команд, всецело сочувствуя Кронштадту, выразило готовность поддержать его во всех революционных выступлениях.
Провожали делегацию с еще большим энтузиазмом. Команды, высыпав на верхнюю палубу, долго кричали "ура" и махали фуражками. А на "Полтаве" даже вызвали наверх судовой оркестр, и, когда мы отвалили, грянула музыка.
Очень сердечно отнеслась к нам и команда "Петропавловска". При посещении этого корабля мы неожиданно встретились с фронтовым делегатом. неким подпоручиком. Приготовившись к резкой полемике с ним и желая поставить себя в более выгодное положение, дали ему на митинге первое слово. Но, к нашему удивлению, подпоручик оказался большевиком. Он так же резко, как и мы, высказывался против войны, жестоко критиковал Временное правительство и энергично настаивал на передаче власти в руки Советов.
Этот подпоручик так нам понравился, что мы захватили его вместе с собой на "Республику". Уже с первых дней Февральской революции "Республика" создала себе во всем Балтфлоте и даже за его пределами твердую репутацию плавучей большевистской цитадели, непоколебимого оплота нашей партии.
Естественно, что тут мы сразу почувствовали себя как дома. Большевистский коллектив на "Республике" достигал необычайно крупной цифры -- шестисот человек.
Зато на линейном корабле "Андрей Первозванный" нас ожидал сюрприз совсем иного свойства. Как раз в момент нашего приезда там была получена радиотелеграмма от происходившего в то время I Всероссийского съезда Советов, направленная исключительно против большевиков. Это несколько расхолодило команду по отношению к нам. Но взявший затем слово тов. Колбин высказался по поводу этого обращения "ко всем", рассеял произведенное им впечатление и снова поднял общее настроение.
Следующим этапом на нашем пути был линкор "Слава". Он только что вернулся с позиции у острова Эзель. Не упуская момента, мы сели на паровой катер и через несколько минут ошвартовались у бронированного борта. По установившемуся общему порядку прежде всего прошли в судовой комитет, желая поставить его в известность о созыве общего собрания. Но на этом корабле были свои, по тогдашним взглядам, какие-то странные порядки. Нам предложили за разрешением митинга обратиться к командиру корабля Антонову. Эти щекотливые дипломатические функции кронштадтские товарищи поручили мне.
Когда я вошел в командирскую каюту, передо мною оказался капитан 1 ранга, среднего роста, с проседью в волосах и с Владимиром 4-й степени на левой стороне кителя.
-- Что вам угодно? -- подозрительно обратился ко мне Антонов.
-- Мы хотим устроить собрание, -- ответил я.
-- А о чем там будете говорить? -- недовольно пробормотал командир, весь как-то насторожившись.
Такой вопрос был уже слишком неприличен. Тем не менее я ответил ему:
-- Мы хотим говорить с матросами корабля о том, что нам поручено нашими кронштадтскими товарищами, которых мы здесь представляем.
Затем я вкратце перечислил наши основные политические тезисы, и Антонов погрузился в недолгое раздумье, словно колеблясь: разрешить или воспретить собрание. В конце концов он, очевидно, осознал, что независимо от его разрешения мы так или иначе общее собрание созовем и доложим там все, что нам поручено. Неохотно, сквозь зубы процедил:
-- Собрание можете устраивать. Только учтите, что у нашей команды большевики не могут пользоваться успехом...
В церковной палубе собралось довольно много народу. С затаенным вниманием команда выслушала наши речи и закидала нас целым ворохом записок. Мы постарались дать обстоятельные ответы на каждую из них.
Все шло хорошо, пока я не дошел до вопроса о братании, жгуче волновавшего тогда матросов и солдат. Мой призыв к братанию кое-кому не понравился.
-- Мы только что вернулись из-под Цереля, -- истерически закричал какой-то матрос, -- там каждый день немецкие аэропланы бросали в нас бомбы, а вы говорите о братании! Вот вас бы в окопы! Братались бы там!
Я попытался возможно мягче охладить его горячность. Подумалось, что человек расшатал, очевидно, свою нервную систему на позициях. Но другие матросы тотчас рассеяли это мое заблуждение.
-- Не обращайте на него внимания, товарищ, он у нас провокатор...
В общем, настроение команды было неплохим, но все же на "Славе" оно значительно уступало другим кораблям. Было видно, что за время изолированной стоянки в Цереле люди подверглись сильной обработке реакционным офицерством под руководством самого Антонова.
Свободное копирование
