27 августа.
В Питере. Стоит ли описывать эту поездку? Верно не забуду её никогда. Все подробности. И то как мы с мамой остались в Бахмаче одни в поезде, в котором уже потушили огни. А Мара с носильщиком исчезли. Глубоко врезалась в память и маленькая, грязноватая хибарка и её обитатели. От души жаль их за скудную жизнь и тяжелую работу. Это славные евреи. И хотя я сказала маме в поезде, что ненавижу евреев, но они исключение. И как нас оштрафовали. Когда услышала о крушении одесского поезда, как тяжело стало. Ни за что не хотелось ехать. Завидовала всем оставшимся. Оставшимся в этом маленьком поселке, оживляемом лишь поездами. Лишь пассажирами там и кормятся. Несмотря на то, что это узловая станция, там захолустье. Никогда я не верила в предчувствия. Но еще в Черкассах было страшно уезжать, как никогда не было. Мама говорила про себя то же самое.
Между Дочью и Меной, часов в 10 вечера, наш поезд подпрыгнул и остановился. Отвратительный наш попутчик еврей (благодаря которому я возненавидела всех евреев) вышел узнать, в чем дело, вернулся страшно взволнованный и сказал «Нападение! Ложитесь на пол, стреляют». Легли. Мамина голова торчала сверху, и я умоляла ее лечь, как следует. «О чем сейчас думать»? – подумала я. И по старой своей привычке детской стала повторять «Боже милосердный, спаси нас». Но потом стало стыдно обращения к тому, в кого не верю. Когда услышали, что в соседнее купе уже пришли (наш вагон был 1-ым и потому нам было хуже всех), встали и сели на свои места. Еврей наш охал, наводил на всех панику и прятал свои вещи. Мара строил самые невероятные предположения. А мы с мамой сидели рядом и молчали.
Сначала вошли 3-е. Два успокаивали. «Не бойтесь, не бойтесь, не тронем», а 3-й выставляя свой наган орал: «Стрелять будем, сейчас стрелять». Пошли к красноармейцам, спрашивая, кто это стрелял. Все отпирались (стрелял один из г.п.у.) У них отобрали оружие. Потом с криком: «Ну нэпманы, гоняй червонцы», стали подходить к каждому, требуя денег и приставляя револьвер. «Потом сделаем обыск и у кого найдем хоть рубль, расстреляем». Я умоляла маму отдать всё. И она отдала и наши и дяди Володины деньги. Они проходили раз пять, те самые и другие. Ходили в багажную, свалили багаж на подводы. Долго, долго ходили по вагонам. А мы все сидели, испуганные и покорные. Полная потеря человеческого достоинства. Думала о Ласке. О том что нас убьют. Бедный Ласка! Если бы он знал, что в эту минуту с нами делается, он бы ничего не мог сделать. Понимаете? Ничего. Вот бессилье-то! Кому-то кричали «жидовская харя»! Заставляли говорить кукуруза и горох, чтоб узнать еврей ли. Рвали кольца, вывихнув одной руку, одного избили. Раздевали до гола. И Мару. Вот это было ужасно. Он не мог так быстро снять брюки. Бандит наставил револьвер, торопил, ругался. На Маре лица не было. Мы все ему помогали. Вдруг почему-то Мара мне улыбнулся, должно быть желая показать свою храбрость (Впрочем, он храбр лишь на словах). Это страшно разозлило бандита. Он дернул и разорвал ему рубаху «еще смеется щенок». Взяли и одеяло его и пальто. Мама просила оставить нам 3 рубля на дорогу. Позволил! И у него сердце есть. Да все равно, мы боялись только за жизнь. А тот еврей рисковал ею из-за каждой вещи. Разве это храбрость? Нет. И так мы прожили часа 3 с этими бандитами. Они торопились.
Через 10 минут после их ухода приехала из Дочи охрана. Такая храбрая, когда те уже ушли. Да и вообще тогда все стали храбрыми. Говорили, что надо было сделать так то и так то. Мне стало так легко. Казалось, что это какое то искупленье было, очищенье. Что без этого было бы хуже: крушение. Оказывается бандиты эти дали красный сигнал, да кроме того поставили баррикады, но случайно паровоз и наш вагон проскочили и крушения не было. Их было всего человек 15. Потом разговоров было! И даже смеху: молодому человеку, ехавшему с нам, велели снять брюки, и ушли в другое купе пока. Так ему 3 дамы стаскивали их. То-то была картинка! Долго осматривали путь, поправляли и наконец поезд тронулся.
А теперь я дома, на своей парте. Приятно. У мамы это происшествие отбило охоту к дальним поездкам. Но не могу этого сказать про себя. Ведь кончилось все хорошо. Только дядины деньги, значок и пережитый страх. Только! Мало тебе? Уж сиди на своей парте. Да, забыла написать, что когда все это происходило, мне безумно хотелось лишиться сознания. И когда сердце особенно сильно билось, надеялась на это.
30 августа.
Сильно тревожит меня будущее. Ну куда я после школы? В в.у.з. не примут. Так жаль, что в свое время не записалась в ячейку. Впрочем, Маргошка говорит, что в нашей нет ни одной девочки. Эти заботы портят настроение. Нет, не надо об этом тревожиться. Авось будет хорошо.
Мена и Дочь – железнородные станции неподалеку от станции Бахмач.
