Угасание любви

Жаркое крымское лето 1972 года. Душная южная ночь.

Еще  душнее искусственная атмосфера бетонного подземелья в отрогах крымских гор.

Рутинно течет ночная вахта.

Дежурный по радиосвязи мичман Шишкин спит в кресле в застекленной кабине телеграфа. Положив усталую длань на грудь сидящей рядом объемистой телеграфистки в синей флотской форме.[1]

Старослужащий старшина вахтенной смены Лазаревич, вопреки неписаным законам «годковщины», снисходит до несения ночных вахт. По неписаному льготному графику.

График  согласуется с графиком севастопольской пампушки, проходящей службу в той же организации. В посту ионосферно-волновой службы связи.

Главное достоинство боевого поста - его обособленность от остальных помещений,  плотно запирающаяся изнутри дверь и уголок для вахтенного отдыха за портьерой с достаточно комфортной койкой.

На этой койке главстаршина Лазаревич и любит сейчас севастопольскую пампушку. Алчно и исступленно.


Матрос второго года службы Лучинский по прозвищу «Мотыль»[2] бдит опостылую радиовахту на приемном центре Узла Связи Краснознаменного Черноморского Флота.

Натершие  проплешины эбонитовые пятаки телефонов  сброшены со штатных мест и болтаются на шее радиста. Боеготовность во внутрифлотской радиосети № 856  близка к нулю.

Как, впрочем, и  возле соседних приемников, обеспечивающих связь в других радиосетях. 

***

Малая выслуга и низкое должностное положение еще не позволяют нам пользоваться дармовыми прелестями крымских аборигенок.

И на вахтах мы попросту спим.

Военно-морской сон стратегического назначения для нерадивого матроса теоретически наказуем. Особенно при несении вахты, боевой задачи, Вплоть до трибунала и дисциплинарного батальона.

Во избежание данных неприятностей ко второму году службы[3] справный матрос  умеет спать. Сидя  вполоборота к пульту старшины и небрежно положив руку на вертушку настройки приемника.

Будучи асом эфира, помимо данных приемов, могу еще во сне покачивать ногой, положенной на другую ногу. Полностью имитируя внимательное бодрствование. А также могу  различить из массы звуков эфира обращенный кем-либо ко мне из моря позывной ._.   _._.   _._.   _…. (RСС6) ,  международный позывной Штаба КЧФ.

Но этой ночью нет желания применять свои навыки.

Не сплю.

Сочиняю стихи.  

Прошла разлука наша без тоски. 
Прошла спокойно, без эмоций, в рамках. 
Ты розовые сбросила очки, 
Я снял костюм с штанишками на лямках.

К нам истина пришла яснее дня. 
Не по ладоням, картам, не по звездам: 
Ты миром создана не для меня, 
И я им для другой какой-то создан.[4]

                         

И это про нее. Про Таню. 

Как же оно так получается?

Почему сама по себе затихла переписка на четвертом десятке номеров.[5]

И даже замены в сердце нет.

Просто затихла любовь в суматохе проклятых флотских буден. Все чаще с раздражением вспоминается недоступная возлюбленная, позволяющая делать с собой все, что подскажет эротическая фантазия, но исступленно берегущая свою фетишизированную девственность.

Вспоминаются наущения ее матери о дружбе «по-хорошему и по-плохому».

Мерещится картофельный участок в Ижоре по выходным дням. когда остальные собратья по ансамблю предаются по всему побережью массе земных радостей и удовольствий.

И прочая, и прочая…

А сердце еще сжимается остаточными судорогами при воспоминании о плачущей Тане, бросающейся на окно автобуса с призывниками, уезжающего от Калининского райвоенкомата на улице Ватутина.

Вот так вот и получилось.

Вернее, не получилось.
______________________

[1] В то время в береговых частях флота было много военнослужащих женщин (pardon, девушек), заполнявших рядовые должности, не требующие больших умственных и физических напряжений. Недостаток рабочих мест на курортном юге и избыток во флотских подразделениях женихов из более заманчивых регионов страны подвигали девочек на службу ратную со страшной силой.

[2]  Имелся в виду не тот мотылек, который исполняет «самбу у открытого огонька», и не тот мотыль, которым кормят рыбок в аквариумах, а здоровенный многометровый (ростом Юрка выделялся среди сослуживцев)  шатун-«мотыль» от паровой машины, что бывали на старых кораблях.

[3]  До наступления второго года службы матрос не имеет права спать вообще. «По жизни», как принято теперь говорить.

[4]  Слава Богу, Танечка так и не прочитала в своей жизни этих стихов. Да и полный текст так и потерялся где-то там же на Узле связи. Четыре года прожили мы с нею, все-таки поженившись после моего возвращения. Не судьба, видно, была…
Старшенькая читает про былую горькую любовь с ее мамой в отцовской книжке. И блогах. (см. "Oh! Darling" в разделе "Приехали" и "День Победы" в разделе "В людях")

[5]  Междугородный разговор по телефону тогда был запредельной роскошью. Общались письмами. А советская почта могла и нарушить порядок корреспонденций. Чтобы не путаться, ставили порядковые номера на конвертах со своими письмами.

1999 г.