Хворала я больше недели. В высокой температуре простуды перегорало и тяжелое нервное потрясение, которое я перенесла, усугубляя болезнь и мучая меня неотвязными кошмарами только что пережитого.
Я ежедневно переносила инъекции камфары, и для большего покоя меня перевели во вторую комнату.
В тот же вечер я рассказала маме все. Я рассказывала, а сердце болело за нее. Как переживет она этот удар… Мне казалось, что травма будет неизлечимой.
Сначала действительно мама побледнела, потом сказала:
– Кошмар! – И схватилась за голову. Потом несколько раз повторяла: – Этого не может быть! Этого не может быть!..
Потом вдруг посмотрела на меня очень недружелюбно и сделала совершенно неожиданный для меня вывод:
– Я всегда была уверена, что с тобой случится какая-нибудь гадость!
– Но, мама…
– Не перебивай меня. Я тебе скажу только одно: я на тебя не сержусь. Ты и так уже достаточно наказана. Это Божья рука – его кара!.. Отказать такому человеку, как Львов, да, наконец, и самому Дубову… Вот Господь и покарал тебя за твой строптивый характер!.. Что теперь делать?.. Я скажу так: пусть Васильев хоть трижды герой, но он тверской мужик, и я предпочту видеть тебя мертвой, нежели его женой… Я вообще… посмотрим, как он будет себя вести дальше…
– Как?! Вы собираетесь принимать его после всего того, что он сделал?.. – Я была вне себя.
– Ты не горячись! Ты меня послушай: в прежнее время твой брат или убил бы Васильева на дуэли, или заставил бы его на тебе жениться сейчас же, сию минуту! Ответь мне: ты хочешь быть его женой?
– Вы издеваетесь…
– Ну вот в том-то и дело. Значит, с нашей стороны претензий к нему быть не может. Показать ему, что я все знаю, невозможно – это просто неприлично…
И результатом маминых рассуждений было то, что, лежа больная, я слышала в соседней комнате шушуканье, в котором я ясно различала приглушенный голос Васильева.
