автори

1427
 

записи

194062
Регистрация Забравена парола?
Memuarist » Members » Ekaterina_Mescherskaya » Жизнь некрасивой женщины - 20

Жизнь некрасивой женщины - 20

19.02.1922
Москва, Московская, Россия

Я осталась одна. Большая готическая лампада, зажженная перед ликом Христа в терновом венце работы Ван Дейка, лила сквозь свои красноватые стекла успокаивающий свет, который напоминал мне детство. В полумраке очертания уютных, знакомых комнат успокоили меня. Я закрыла глаза и дала овладеть собою тому полубредовому забытью, которое в болезни заменяет сон. Какие-то бессвязные образы, превращаясь в кошмары, мучили меня… Вдруг мне почудилось, что кто-то тихо нажал ручку нашей двери, открыл ее и тут же быстро закрыл. Не веря своим глазам, думая, что все это мне чудится, я привстала с постели. Стоя ко мне спиной, Васильев поворачивал ключ в дверях. Теперь он обернулся и стоял передо мной, вытянувшись во весь рост, на белом фоне двери.

Я вскочила, но тут же почувствовала все свои движения неверными, голова кружилась, я, обессиленная, села на постель. Голова от жара точно свинцом налилась, перед глазами рябили и множились круги… Кричать? Звать на помощь, чтобы Алексеев и сонм наших врагов столпились, полные любопытства, у наших дверей?.. Чтобы неприличный скандал послужил пищей для их языков, их торжества?.. Нет! Лучше смерть!..

Васильев учел это обстоятельство и мою психологию, это было его главным козырем.

Началась неравная борьба, проходившая в полном безмолвии, отчего она была еще страшнее. Бывает иногда, что в самые страшные минуты жизни у человека вдруг мелькнет нелепая мысль, глупое сравнение. Так и я почему-то вспомнила детский рассказ во французской книжке о том, как козочка господина Сегэн в горах вступила в бой с волком и наутро волк ее съел… Вдруг в его руке мелькнула черная петля ремня. Он крепко скрутил за спиной мне руки и больно стянул их в кистях ремнем. Помню, что я била его ногами, несколько раз укусила, но все мои движения были неверными, точно я была пьяна. От жара тело стало ватным, а сердечная слабость до холодного пота окончательно лишала меня сил.

Ум же работал четко и ясно, отчего я невыносимо страдала. «Кого звать на помощь?.. Тех, которые будут рады этому позору?.. Все равно он победит, силы слишком неравные. Что же делать?.. Подавить всякий стыд и после „свершившегося“ взывать к правосудию? Но кто будет судить Васильева и кто встанет на мою защиту?.. Ничего, – успокаивала я себя, – в жизни всегда есть выход: это смерть. Повешусь!»

Это были мои последние мысли.

Он стоял на коленях около моей постели и быстро, словно в бреду, говорил:

– Ты теперь моя жена… я искуплю все… пойми, у меня не было выхода! Ты с каждым днем все только больше ненавидела меня… а ведь я все равно не дал бы тебе воли, я застрелил бы любого, как собаку, кто посмел бы жениться на тебе!.. Не могу я без тебя жить. Что хочешь для тебя сделаю, казни меня, казни… ну, что же ты молчишь?! – И он целовал мои руки, кисти которых хранили еще синие полосы от недавних ремней. – Тебе нечего бояться, – говорил он, – я вот весь перед тобой и весь твой… Ведь я, как только вошел в ваш дом, так и остался. Вот она, думаю, только она может быть моей женой, а ты издевалась, ненавидела… а вот теперь уж мы связаны, завтра в загс пойдем, ну что тебе теперь остается?.. Выхода-то нет?

– Убирайтесь вон!.. – медленно, с трудом выговаривая каждое слово, сказала я. – Вон! – глаза мои от сильного жара горели, точно в них насыпали песку, но они были сухи, я не плакала. – Вы слышите или нет? Вон! – повторила я. – Вы, может быть, ждали бабьих слез и истерик?.. Их не будет! Вы ничего у меня не отняли, я презираю вас, грязное животное. Я ничего не потеряла, а вы присовокупили ко всем своим заслугам уголовное преступление! Негодяй! Чего вы стоите, я в четвертый раз вас выгоняю. Убирайтесь отсюда! – И я выплеснула ему прямо в лицо стакан кипяченой воды, стоявший у меня на ночном столике для лекарства, но тут же почувствовала, как это нелепо, глупо и недостойно.

Он молча вытер платком мокрое лицо, облитую грудь и плечи. Встал с колен.

– Я все равно завтра приду, – сказал он тихо и спокойно. – Не могу я тебя оставить, все равно к матери твоей приду… плохо мне без тебя…

А когда он ушел, я зарылась в подушки и зарыдала так, как не плакала еще ни разу в своей жизни.

Я плакала от охватившего меня глубокого отвращения к этому человеку, от сознания полного своего бессилия, одиночества и оттого, что знала: этот человек не оставит меня. Но что было бы со мной, если бы я узнала правду? Если бы передо мной открылась вся подоплека той гнусной интриги, которая привела меня к катастрофе и в которой я играла роль глупой жертвы?..

Все открылось много позднее и не сразу.

Васильев, например, сказал мне, что он в тот вечер, увидев с улицы наши темные окна, решил оставить нам через Грязнову записку. Дверь ему открыл кто-то из жильцов, и он на авось прошел по коридору прямо к нашим дверям и нажал ручку двери, которая отворилась и оказалась незапертой. Это было ложью.

Войдя в наш дом, он вообще быстро и правильно сориентировался в наших взаимоотношениях и завербовал себе в союзницы Анатолию. А она очень охотно взялась ему во всем помочь.

Используя ее в своих целях, он ловко подсунул Анатолии мнимого жениха, чтобы этим якобы «сватовством» усыпить мамину бдительность. Все внимание мамы и тетки было сосредоточено на Дмитрии Ивановиче.

– И никакой я Васильеву не родственник, – каялся позднее Дмитрий Иванович маме. – Знал он меня как бригадира на стройке ангаров при аэродроме… Видел я, что Николай Алексеевич неладное задумал, да что делать? Молчал… разве мог я перечить? Ведь он горяч и в злобе страшен, да и власть у него большая. Так ему и подчинился… Ну какой я жених, прости Господи!.. У меня жена, трое детей, да и старшая дочь уже невеста… Господи, думаю, ну куда это только меня этот летчик Васильев сунул?.. Да как в этот вертеж, в эту пьянку да гулянку попал, так и пропал!.. А Николай Алексеевич говорит: «Играй, подлец, жениха, не то тебя, – говорит, – на месте пришибу! Не быть тебе живому!.. Это, – говорит, – игра не долгая, дня два-три, пока я сам женюсь». И правда, пришел к нам через два дня, денег дал моей жене на чайный сервиз, а сам довольный такой и говорит: «Спасибо! Выручил меня! Не нужен ты мне больше. Нечего тебе больше туда ходить, потому делать тебе там больше нечего!»

Перед нашим отъездом в Петровское Васильев сказал тетке, что ночь в Петровском решит наши отношения, и мы приедем оттуда женихом и невестой. Поэтому, открыв нам дверь, она так вопросительно на него смотрела.

Когда Васильев уходил, Анатолия пошла его провожать и задержалась в передней. Он уговаривал ее за определенную сумму дать ему ключ от нашей квартиры: зная, что я больна, он хотел войти в квартиру тихо, без звонка. Васильев велел тетке как можно скорее (пока мама в церкви) уйти из дома и увести с собой Надю Фофину.

Боясь, что мне придет в голову мысль запереть дверь комнаты на ключ, тетка удержала меня от этого, сказав, что поручит старушке Грязновой заходить навещать меня. На самом деле она не сказала Грязновой ни слова, и последняя думала, что у нас никого нет.

Много лет спустя Васильев однажды в пылу раздражения чуть не убил Анатолию, крикнув ей при мне и при маме:

 

– Ты Иуда! Было время, когда ты продала мне свою племянницу!..

06.10.2016 в 13:46


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридическа информация
Условия за реклама