Борис Микулич. Каким он был?

КАКИМ  ОН БЫЛ?

Он был суровым на вид, был строг, казался неприступным, но я знал — он любил меня безгранично…

Историю эту  я услыхал позже  с многими подробностями, но их я отбрасываю. Будучи взрослым, я приехал в город детства. И вот однажды ко мне пришёл рыжебородый  еврей.

—       Может быть, вам что—нибудь нужно? Может, вы нуждаетесь в чём—нибудь? Молодые люди имеют много развлечений и много нужно для них денег.

Я поблагодарил, заверил, что денег на мои развлечения хватает, полюбопытствовал, за что, собственно, он мне предлагает деньги? И рыжий еврей, смахивая трёхпалой рукой слезу, ответил:

—       Я должен вашему покойному отцу. Очень много  должен…

Закончив работу, отец отдавал последние распоряжения своей помощнице, фельдшерице. В это время в дверь кабинета постучали. На пороге появился рыжебородый  еврей, — он нёс перед собой больную руку.

—       Приём окончен, — бросила фельдшерица. Еврей умоляюще смотрел на отца.

—       Что у Вас? — спросил отец.

—       Спасите!

Это была страшная флегмона. Вся рука была сплошной тестообразной опухолью. Отец покачал головой.

—       Вам нужно обратиться в кабинет рядом…

—       Я уже там был. Он мне сказал — отрезать.

—       Да, отрезать.

И   отец,  было, совсем собрался уходить, но какие—то соображения остановили его.

—       Варвара Антоновна, приготовьте инструменты.

—       Викентий  Михайлович, — умоляюще возразила фельдшерица, — оставьте назавтра.

—       Ну, что Вы!

Он сделал операцию: ампутировал два пальца, сделал четыре глубоких  взреза, но руку не отнял. В этом было преимущество этой операции над той, которую предложил хирург. Но… произошло роковое «но». Увлечённый операцией, он забыл, что на пальце маленькая царапинка, покрытая чёрным пластырем. Вот этот-то  маленький чёрный кружочек пластыря упал во время операции. Отец промыл  ранку спиртом. Больной, его рука  были спасены.

Я помню отчётливо вечер этого дня. Отец попросил у матери термометр. Посмотрел, стряхнул, сказал, что приляжет. А уже через  три часа в квартире суетились   врачи, фельдшера, товарищи по работе. А ещё через сутки — он спал в забытьи. А потом — огромная толпа плачущих людей — мужчин, женщин, людей, которых он спас, которым помог, огромная толпа  проводила моего отца. Я заплакал только на кладбище, перед открытой  могилой. Мать  стояла  на коленях у самого края её и мне всё казалось, что она упадёт в могилу. Хватая  её за руки, я неистово орал. Меня взяли и отнесли на извозчике.