III. О крестьянстве
От имени большевиков в «Письме» заявляется, что якобы во время коллективизации «…многие говорили, — было бы лучше, если бы иметь дело надо было бы с восстаниями». Разумеется, я не могу ручаться за настроение каждого большевика, но речь идет прежде всего о типичности настроения. Я не наблюдала партийных работников среднего и низшего звена, но полагаю, что и те, кто разделял политику Сталина, не представляя степени давления на крестьян и экономических последствий коллективизации, и противники политики Сталина вовсе не мечтали о восстаниях. Ведь главным образом на среднее и низшее звено партии была бы возложена трагическая миссия усмирения крестьян, а в случае сопротивления приказу их ждала бы гибель.
Но не этот слой партии подразумевается в «Письме»: имеются в виду оппозиционно настроенные верхи партии. Я не устану повторять, что «Письмо» инспирировано в расчете на то, чтобы подозрение в авторстве пало на Бухарина и Рыкова. Достаточно внимательно прочесть это «Письмо» человеку, знающему обстоятельства, которыми воспользовались в Париже и Москве, а именно родство Рыкова и Николаевского и встречи Бухарина с Николаевским во время командировки, чтобы прийти к аналогичным выводам.
Настроения руководящих оппозиционных верхов партии мне были известны. Когда во время коллективизации начались волнения в деревне, Бухарин и Рыков, не разделявшие политику Сталина в Политбюро, бывали у моего отца. От них я не раз слышала (особенно из уст Бухарина, он приходил чаще), как они тревожились за судьбы крестьян, опасались за разрыв союза с середняком, выражали озабоченность за судьбу революции. При беседах кроме отца, Ю. Ларина, не раз присутствовали крупные экономисты-большевики Осинский, Ломов, Милютин, Крицман, они не были в оппозиции к сталинской политике коллективизации, но воспринимали сообщения о положении в деревне трагически.