Экзамен по польскому языку меня не пугал. На одном из последних уроков перед концом года панна Яворска, вернув тетради с сочинением, сказала:
— Лучше всех написал Кравчэнько. Мне просто неприятно констатировать, что лучшее сочинение в классе написал не поляк. Уверена, что Ромек без труда сдаст экзамены в гимназию. — Эти слова стоили мне нескольких оплеух в уборной, от Пухальского и его подручных: они держали, он бил.
Приёмные экзамены в государственную гимназию, действительно, прошли молниеносно.
— Следующий Крав... Кравчэнько Роман. Странная фамилия...
— Моя фамилия произносится КрАв-чен-ко , пан профессор.
— Что? Ты будешь учить меня правильному произношению? А скажи мне, КравчЭнько...
Пять минут спустя поперёк экзаменационного листа появляется размашистое заключение: Nie zdolny do pojmowania nauk — не способен к пониманию наук. С таким диагнозом я и побреду домой.
Перипетии эти приведут меня вместо государственной польской гимназии — с умеренной платой за правоучение — в частную русскую, где впервые почувствую себя равноправным. Равноправным среди ущемлённых. Гимназия не выдаёт аттестат зрелости: выпускные экзамены нужно сдавать в государственной польской, под чужой крышей. Юра справился с этой задачей и сейчас уже на втором курсе физмата. Важный такой.
Входя в класс, я столкнусь в дверях с Таней. И она впервые скажет «Здравствуй, Рома!» И улыбнётся так, будто всё это было задумано и осуществлено именно ею. В качестве милого сюрприза. А я в растерянности даже ничего и не отвечу. Просто буду хлопать глазами, шевелить ртом и краснеть. И мне покажется, что она осталась довольна таким моим поведением.
Теперь и мы, всей гимназией, шагали по воскресеньям строем на богослужение в православную церковь на Праге, держа ногу, под звуки нашего оркестра, который играл «Прощание славянки» — грустный русский марш времён Мировой войны. Маршировали гордо, под знаменем гимназии — трёхцветным, с двуглавым орлом. Прохожие останавливались, лица некоторых выражали недоумение. Все школы города по воскресеньям шли строем молиться Богу. Но наша колонна была необычна, и мы в эти минуты не чувствовали себя ущемлёнными. В храме стояли стройными рядами, мальчики — слева, девочки — справа. В нужном месте крестились, в нужном — опускались на колени. Переглядывались. Перешёптывались. Передавбли записочки. А если кто не являлся, родители на следующий день обязаны были послать классному руководителю записку с объяснением. Так было и в той польской школе, которую только что закончил, и там пришлось бороться за право ходить в православную церковь, а не — вместе со всеми, строем — в католический костёл. Разрешили, под ответственность родителей.
Потом, во время комсомольских мероприятий, станут складываться в уме идеологические параллели.
А пока мы — тринадцати лет от роду. И уже надвигается сентябрь тридцать девятого — начало Второй мировой. Для одних землян — канун. Для других — начало. Для третьих — конец. Таня погибнет в Варшаве под немецкими бомбами уже в первые дни сентября.
