Молодежь занималась в это самое время своими делами. На женской половине шли толки более всего о том, как бы поскорее выпрыгнуть из тяжелого, зависимого положения. Мужская половина совершала утренние свои похождения на службу и куда придется, потом, пообедав со стариками и поспавши, отправлялась на вечерние похождения, совершенно непохожие на утренние, не то в театр (насколько позволяли доходы, т. е. жалованье, которое у самого старшого племянника В. Е. З., малого уже лет 30 слишком, простиралось только до 35 р. в месяц) или, наконец, оставалась дома, читала повести Марлинского, старые и новые, Лермонтова и что удавалось достать. Если не было чтения, болтали о театре, о разных городских происшествиях; чаще всего предметом разговоров
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей......
Василий Евграфович и его гости, такие же небольшие чиновники, как и он сам, рассказывали друг другу о своих успехах в том или другом доме, о каких-то красавицах. Я прислушивался к этим рассказам с замиранием сердца; они занимали меня больше, чем всякие повести Марлинского и всех других писателей. В скором времени отыскались и предметы обожания, прежде всего -- одна молоденькая голландка в магазине с разными бутербродами, сырами, колбасами, ветчиной, маслом. Я написал ей множество стихов и вспоминаю о ней в "Книге любви" на стр. 64, в одном польском стихотворении, написанном гораздо позже, в Варшаве. Потом меня пленяли разные актрисы, которых я видел из весьма отдаленных мест, и потому судить об их красоте настоящим образом не мог. Просто нравилось неизвестно что, пришла такая пора; я влюблялся чуть не всякий день.... Приехала к 3--м из Рязани одна помещица с дочерью-невестой. Они узнали, что я немного поэт, хорошо читаю свои и чужие стихи и стали приглашать меня по вечерам к себе на чтения. Старуха дремала на диване, а я подле читал за маленьким столом и скоро выучил дочку ставить мне, во время чтения, на ноги свои маленькие ножки, подавать руку; потом мы стали целоваться, завели переписку и были пойманы.... Мать поспешила уехать в деревню. Я был скоро утешен приездом другой барышни из Оренбурга, потом еще другой из Смоленска.... нашлось несколько местных. В. Е. вместо того, чтобы устранять меня от таких ранних донжуанских похождений, напротив, всячески мне помогал, старался одеть меня к лицу, причесывал мне волосы, душил меня своими духами.... даже бывал иногда моим поверенным, передавая письма, стихи.