В конце 1990-х годов ко мне под окна пришел очень необычный кот. Внешне он был гладкошерстным средней пушистости, серого цвета. Но, от обычных котов, его отличало печально-романтическое выражение лица и большие глаза нежно-зеленого цвета. За это я дал ему кличку – «Кот Печального Образа». Он всегда сидел на подоконнике с уличной стороны и смотрел через стекло на меня своими грустными глазами, казалось он страдает, и за котов, и за людей, и за весь мир в целом. Как все мыслители и мечтатели он был нетороплив, скажем так – немного задумчив, как будто бы в своих кошачьих мыслях он был словно не с нами. Был он сыт или голоден, но все равно ел он спокойно, не торопясь, давал себя погладить, терся об руку, урчал, что выдавало в нем домашнего кота. Откуда он пришел уже взрослым котом, а не годовалым подростком – неизвестно. Пришел и все тут. Очень хороший и приятный кот. Но! Но,- в дом он почему –то не шел. Когда я пытался затащить его в квартиру, он не шипел, не вырывался, не кусался, а просто упорно тянулся обратно за окно, мягко отпихивая руку, пытался обойти, проскочить, в общем – делал все возможное, лишь бы не остаться в помещении. Свободолюбивый!
А с приходом весны, у него обнаружилась еще одна особенность, скорее – талант, который я больше не встречал ни у одного кота – он пел! Вместо призывно-весеннего дикого мя-я-я-я пот типу – «чем громче, тем лучше», Кот Печального Образа выводил такие рулады, что мы ими заслушивались. За этот его талант я дал ему второе имя – «Карузо». Великий певец должен быть горд, что его имя было присвоено кошачьему самородку. Да и коту, я думаю, было бы приятно осознавать, что он носит имя великого человеческого певца. Правд ни тот и ни другой об этом так и не узнали. Карузо давно помер, а кот не понимал по-русски. А жаль.
Карузо никогда не ввязывался в кошачьи драки, а только пел, пел и пел. Честно сказать, его кошачьи песни все время были разными. Казалось, он помнит сотни мелодий, или же он сочинял их на ходу каждый раз согласно ситуации? Загадка! Ответ на который никогда не будет найден. Его песни были то игриво-короткими, а иногда сладостно-длинными. Он менял, и громкость, и темп, и тембр своего пения. К сожалению я не задумался на тем вопросом, чтобы пригласить спеца и определить певческий диапазон кота. А жаль – было бы очень интересно. В своих длинных балладах он рассказывал как сильно он страдает от своего одиночества, что даже мне был понятен их смысл. А его веселые и радостные признания в любви – как он их выводил, словно пускался в пляс – настоящая любовная лирика. Мы всегда заслушивались его пением. Как-то в голову не пришло записать его голос. Цифровых диктофонов еще почти не было, обыкновенный меня раздражал своим неудобством с короткими микрокассетами и я его не покупал. Репортерский был неудобен большими размерами (как аудиоплеер на кассету) и малым сроком службы аккумуляторов. Поэтому ничего пишущего звук в те годы не было. Так и пропали «кошачьи концерты» для истории. Но, поверьте мне,- это было самое прекрасное кошачье пение, которое мне приходилось слышать.
Мне было приятно смотреть на его грустно-печальное лицо и размышлять. Мы много раз смотрели друг на друга через стекло и, видимо, каждый из нас думал о своих насущных проблемах. После второй весны, он ушел также неожиданно как и пришел. Может он умер, а может быть пошел в какие-то новые места и кто-нибудь еще наслаждался его пением? Не знаю. Котят, похожих на него у нас не осталось. Может быть виновата генетика – надо было искать для него «певчую» кошку, а в генах обычных кошек его дар растворился настолько, что стал незаметен. А может быть кошки сторонились такого уникального кота? Считая его «не своим»? Как бы то ни было – второго поющего кота мне, видимо, не дано уже увидеть.
Свободное копирование
