Правда, одно место нам понравилось. Оно носило название Красной Кампы и действительно, земля под нею была особо красного цвета, словно бы ее посыпали толченым кирпичом самого лучшего качества. Это была обширная, слегка бугристая равнина, поросшая пальмами и корявыми хинными деревцами. Местами на ней росла густая и сочная трава, из которой тут и там вздымались обелиски огромных муравейников.
Кампа производила приятное впечатление и была особенно живописна вечером, когда над нею, заливая полнеба, полыхало зарево заката, на фоне которого, словно врезанные в этот багрянец, темнели изящные силуэты пальм.
Воды на этой кампе не было, но по всему ее краю тянулась поросшая камышом болотистая низина, шириной примерно в полкилометра и абсолютно непроходимая. Чтобы ее объехать, нам пришлось сделать километров пять. Заканчивалась она небольшой открытой лагуной, с поросшими пальмами берегами, в которой мы не преминули выкупаться. Вода в ней была красновато-желтого цвета и в самом глубоком месте доходила до пояса.
По другую сторону болота шла узкая кромка сухой и выгоревшей на солнце земли, и сразу за нею стояла непроницаемая стена девственного леса. Здесь был небольшой родничок чистой воды и, как водится, вблизи от него вся опушка была облеплена чакрами. На одной из них мы видели колодец, глубиной около пятнадцати метров, вода в нем отдавала болотом, но все же годилась для питья.
Тут можно было бы поселиться, но этому препятствовало одно весьма важное обстоятельство: колония не имела бы никакого пастбища, ибо болото закрывало ей выход на Красную Кампу. К тому же до Концепсиона, единственного рынка сбыта, было отсюда далековато — около пятидесяти километров.
По-видимому, Керманов понимал это так же хорошо, как и я, ибо по возвращении в школу он сразу объявил, что едет со мной осматривать веленский участок. По его личному выбору, нас сопровождало еще три члена группы, из числа безотважно тихих, всегда и во всем соглашающихся с начальством.
Как я и думал, на этом злополучном участке диктатор обнаружил сплошные недостатки и ни одного достоинства: и земля тут была скверная, и вода невкусная, и лес никуда не годный, и кампа отвратительная и еще невесть что. „Тихие" глубокомысленно поддакивали полковнику, а я, видя что спорить бесполезно, тоже вскоре замолчал.
Окончательно убедившись в том, что все наши поиски по существу бессмысленны и что судьбу колонии будет решать один Керманов, в дальнейшем я от них всячески уклонялся. Диктатор еще куда-то ездил, что-то смотрел, с кем-то переговаривался и наконец, недели через полторы, собрав группу объявил, что место для колонии найдено и через несколько дней будет официально оформлена покупка трех смежных чакр на выбранной им опушке, к которым нам присоединят 1200 гектаров казенной земли.
Из его доклада выяснилось, что ничего нового он не нашел, а просто решил посадить колонию возле Красной Кампы, на том самом участке, который я описал выше.
— А выход на кампу вы нашли? — осведомился я.
— Он нам вовсе не нужен, — отрезал Керманов.— В обход болота там до Красной Кампы каких-нибудь три километра, это же такие пустяки, о которых и говорить не стоит!
Говорить действительно не стоило, ибо это ничего бы не изменило, однако в силу этих „пустяков" наша колония оказалась без пастбища и живя на лоне природы, мы вынуждены были кормить свой скот покупным сеном и кукурузой.
Для соблюдения внешних приличий, на следующий день диктатор взял с собою несколько человек из числа бессловесно покорных и поехал показывать им свою находку. Как и следовало ожидать, по возвращении все они в один голос утверждали, что лучшего места для колонии нельзя себе и представить. Остальным до того надоела эта длившаяся больше месяца канитель, что никто спорить не стал.
Не возражал и я. У меня с первых же дней сложилась твердая уверенность в том, что нам надо сделать ставку на скотоводство, для которого этот край был максимально благоприятным, тогда как земледелие тут было сопряжено с каторжным трудом и не обещало ничего, кроме возможности не помереть от голода. Я выбрал веленский участок и на нем настаивал в надежде на то, что рано или поздно это поймет и Керманов, и мы еще сможем переключиться на скотоводство. Но поелику стало очевидным, что Керманов своих позиций не сдаст и будет упорно цепляться за земледелие, в успех которого я не верил, оспаривать его выбор не имело никакого смысла, да это ни к чему бы и не привело.
Через несколько дней за 57.000 пезо (130 долларов) были куплены три выбранные диктатором чакры. В общей сложности они включали тридцать гектаров очищенной от леса и обработанной земли, на которой уже имелись различные посадки и посевы. Было там и несколько построек, точнее говоря, крытых осокою навесов, под которыми, по расчетам Керманова, мы на первое время могли бы разместиться. Казенный надел, который нам к этому добавляли, представлял собою широкую полосу девственного леса, примыкавшего к купленным чакрам.
Итак, жребий был брошен. Два дня спустя мы покинули школу и напутствуемые лучшими пожеланиями ее персонала, отправились в лес, на новоселье.
Свободное копирование
