Я немного увлеклась картинкой осенней жизни в Давше, которая хотя была без меня, но благодаря сохранившимся письмам представляется мне такой живой и красочной, что я не удержалась вставить её в свои воспоминания.
О моей жизни в Давше у меня была исписана целая тетрадка, где всё живо описано и которую не могу найти, и оставляю место для неё. Если найду - вставлю. А пока - обидно мало: Наташин дом на краю посёлка, ручной медвежонок Феклуша, прогулка с ней по тайге, дурманящий смолистый запах тайги - лиственницы, кедровый стланик, осины, рододендрон и другие кустарники, и беседы с Наташей у порога дома "в обнимку" с Фёклой. Впрочем "обнимка" своеобразная - Фёкла сидит у меня за спиной, лапы на плечи и начинает лизать, присасываться (поцелуй взасос), а потом и прикусывать зубами мою шею, при этом блаженно урча. Поездка на моторке на соседнюю речку и божественный хариус "на рожне" (разновидность шампура). Умышленно опускаю производственную тематику - не знаю, насколько будет интересно и понятно моему читателю. Впрочем, может быть, потом вставлю. Наташенька стала там искусной хозяйкой - сама научилась печь хлеб и вкуснейшие пироги. Ну, где же моя тетрадка!
Перед отъездом из заповедника ребята принесли мне молодого бурундучка, и я загорелась привезти его в Москву. Удалось! По дороге домой я с'авантюрничала - съездила катером до Лиственичного. Зашла на биостанцию и на попутном москвиче по очень красивой дороге вдоль Ангары доехала до Иркутска. Так что о Шаманском камне теперь имею представление. Осмотреть Иркутск подробнее мне не удалось, так как только после 17-часовой психической атаки на кассиршу в Аэропорте мне удалось получить билет, и я с триумфом заняла переднее мягкое кресло в самолёте и получала от полёта много удовольствия. Единственное неудовольствие было от бестолково-суетливых официанток ресторанов в аэропортах, по вине которых я ела окрошку в Красноярске, второе в Новосибирске и кофе в Свердловске. В Казани мы были в 4 часа ночи и, когда я спустилась на твёрдую почву, мои внутренности продолжали по инерции раскачиваться в разные стороны.
В Казани посадка была вынужденная - из-за грозы, но всё равно мы её не избежали, и в 45 км от Москвы попали в великолепную грозовую стену. Зрелище изумительное. Я не спала, чтобы понаблюдать восход солнца "с неба". Мы пытались облететь стену, но серая хмарь окружила нас, и пришлось пробиваться вслепую. Однако долетели.
Летать мне так понравилось, что я из Новосибирска послала маме телеграмму: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью", - это в пику семейному анекдоту о моём отчиме, не вынесшем укачивания и, сойдя с самолёта на полпути телеграфировавшему домой: "Рождённый ползать - летать не может".
Забавно, что эту мою телеграмму принесли маме на день раньше, чем иркутскую с сообщением о времени прилёта, а первую я вынула из двери сама.
Бурундучок доехал благополучно и очень развлекал меня и соседей своими манерами - пил молоко из пипетки, лопал орешки арахиса, семечки и с удовольствием помог мне расправиться с шоколадкой! Ужасно забавно было смотреть на него, когда он набивал защёчные мешки, особенно когда забит только один мешок.
Разумеется, с первого дня он обратил внимание на клетку с птицами, сперва просто скакал по ней, как по гимнастическому снаряду, потом стал совать мордочку между прутьями и разглядывать, кто там такие. Чижуля смотрел на незнакомца с недоумением, но довольно спокойно, а синичка-ополовник так боялась, что смотреть было жалко. Как только этот архаровец появлялся в поле зрения, она вся вытягивалась вперёд и, как застывшая, не сводила с него глаз. Первые два дня приходилось убирать клетку с окна и закрывать газетами, но через несколько дней птицы освоились. Назвали зверя Митей. В клетке сидеть он не хотел и пользовался ей только как столовой. Уходя, мы оставляли в клетке всякой снеди, а вечером под подушкой и в складках одеяла находили его похоронки. Только иногда удавалось утром дружно втроём попить чаю с вареньем. Он уже подходит и ест с руки, при этом обхватывает лапками палец и ест с ладони. А жил и спал он, в основном, за шкафом.
Свободное копирование
