15 марта 1942 года, Бузулук
Опять перерыв на пять лет в записях. Теперь раскрыл эту тетрадь, потому что встречаются свободные минуты, одиночество чувствуется еще больше, а время тоже требует того, чтобы задуматься над происходящим, отразить для памяти (которая очень слабеет) события и факты (имею в виду пребывание под бомбежкой в Москве, эвакуацию, путешествие в теплушке и т.п.). Все же с чего начать? Продолжать ли прерванный пять лет тому назад рассказ о моей молодости или дописать настоящее? Итак, пишу о настоящем. Сегодня воскресенье. Спешной работы нет (вообще у меня пока спешки здесь не было). Слезши с печки, необычно рано сегодня поел супу и выпил чаю, так как Таня пекла хлебы с другой Таней (ночевала с ней в комнате для приезжающих) и затопила печь в четыре утра. Тут же они сварили 'коллективный' суп (вместо задуманных в складчину битков). И мне достался этот суп. Значит, с утра заправился - есть не хочется. Тани ушли куда-то. Обед, принесенный из столовой, стоит на печи, ожидает появления аппетита (очевидно, он сойдет сегодня за ужин).
Сегодня еще ветер теплый, а в начале зимы был морозный - выдувало все тепло (а дома-то здесь 'продувные'). Какая-то беспечность в постройках при таких суровых зимах. Стены тонкие, промерзают. Потолок точно бумажный, из комнаты слышно, как кошки ночью ступают по чердаку. Окна с дырами в стеклах. И дрова не запасены, как бы следовало. Всю зиму или ветрище неимоверной силы (валит с ног), или мороз 20-30 градусов, а то и 45. Причем мороз 30 градусов на дворе ощущаешь как 10 градусов в Москве (сухость воздуха, солнце). Если не считать зимы в Закавказье (1915/16 год), то я нынче впервые провожу зиму восточнее Москвы - Вологды.
Ну вот в основном обстановка моей теперешней жизни. Теперь о содержании. Личная жизнь вся в тревогах о Татьяне. Больше ничего. Изредка размышления (мимолетные), что, вероятно, она и кончится так, то есть уже кончилась.
16 марта 1942, Бузулук
Для характеристики этого периода надо отметить как дело, сильно занимавшее меня и причинившее немало беспокойства и огорчений, - поведение Тани. После некоторого времени, проведенного за устройством быта (комната, утепление ее, заготовка топлива, обучение топке русской печи и др.), начались размышления о своей особе, полные пессимизма (разговоры под ночь, когда уже были в постелях). Затем споры об учебе ('не могу работать, учиться вне коллектива'), опять сводящиеся к жалобам на собственную неприспособленность. Это перешло к тоске по Москве. Я толкал к общественной работе. В ответ заявление о робости - 'как начать', 'ничего не умею', 'работать с пионерами не умею', а учиться работать тоже что-то безнадежно - 'не люблю'. От скуки больше перелистала ботанику, начала изучать трактора (а в мастерские пойти посмотреть части в натуре во время ремонта тоже почему-то нельзя; робость - как встретят там).
Надо искать подходящую одежду, обувь. Валенки развалились. Я предлагаю попробовать деревянные подметки нацепить (сам сделаю). Не годится - засмеют. Халат из мешков - тоже будут смеяться. Искать ватную фуфайку и брюки - спросила нескольких человек, но добиться ответа на вопрос не захотела. 'Буду ходить грязная - мыла нет. Вставать рано, печку топить, работать много, есть нечего'. Верно, все это нелегко, особенно в наших условиях эвакуационных, но ведь надо же работать на фронт? В ответ: буду работать в колхозах, когда пойдут на работы домохозяйки. Думаю, что главную роль в таком отношении Тани к вопросу сыграло ее вступление в общество местных девиц. Моментально это новое общество захватило ее всю, новые интересы завлекли. Начались спевки, репетиции, постановки. Появились лейтенанты, слухи о замужестве уже одной из здешних девиц, а затем и собственное увлечение одним из лейтенантов. Может быть и подсознательно, но угроза лишения всего этого давила на психику.
Свободное копирование
