21 ноября 1914 года, Скопин
Доктор велел как можно меньше заниматься. Или, как он выразился, 'меньше учености'. Я уже привыкла к точному изучению уроков. Поучила бы меньше, да что же из этого, только 'четыре' получишь. А главное, страсть к чтению, которую никак не могу преодолеть. Иногда хочется все прочесть, все выучить, как можно больше узнать. Да нельзя. Только сядешь за книгу, папа не велит читать: 'Пусть глаза отдохнут, надо самой понимать! Что же, ты хочешь ослепнуть?' - говорит папа. Правда, надо самой быть благоразумной. Лучше ничего не знать, чем стать слепой. Как ужасно быть слепой, не видеть природы, окружающих лиц! Ужаснее этого, мне кажется, ничего не может быть. Лучше не думать об этом. Бог дарует, все обойдется благополучно. Теперь сидим только до 10 часов вечера, позже никак нельзя. Десять часов бьет, папа гасит лампу.
Каждый день в четыре часа вечера мы ходим гулять. Возьмем салазки и мчимся в поле кататься на импровизированной горе. Гора высокая, уступами. Когда мчишься, подскакиваешь, снег пылью летит в глаза - а нипочем! Втащишь салазки и опять катишься. Не обходится дело без проказ. Подтолкнули салазки, они перевернулись, и летишь со всего размаху в снег. Вспомнилось мне, прошлый год мы катались совсем вечером. Я налетела на врытый в землю столбик. Ужасно убилась. Хватились, а очков на носу нет (я тогда в очках ходила). Искали, искали, не нашли. Искали на другой и на третий день - без результатов. Потом случайно узнали, их нашел мальчишка какой-то. Очки были в целости. Дали ему 15 копеек. Он отдал.
