Казалось, гражданская война близилась к завершению. На Украине Добровольческая армия генерала Деникина разбегалась. Войска адмирала Колчака, преследуемые красными партизанами, отступали в глубь Сибири. В партии постепенно нарождалась идея возвращения к нормальной жизни. Рязанов без устали требовал отмены смертной казни. ЧК стали непопулярными. В середине января 1920 года Дзержинский при поддержке Ленина и Троцкого предложил отменить смертную казнь во всей стране, за исключением зоны боевых действий. 17 января Декрет был принят правительством и подписан Лениным, председателем Совета народных комиссаров. Несколько дней тюрьмы, полные подозрительных, жили в томительном ожидании. Они сразу узнали бесконечно счастливую новость об окончании террора! Декрет еще не был опубликован. 18 или 19 января в Смольном товарищи сообщили мне шепотом о ночной трагедии, о которой и впоследствии никогда не говорилось открыто. В то время как газеты печатали Декрет, ЧК Петрограда и Москвы «пускали в расход» заключенных. Ночью подозрительных чохом вывезли на возах за город и расстреляли. Сколько их было? От 150 до 200 в Петрограде, от 200 до 300 в Москве. Утром следующего дня семьи убитых пришли на мрачное свежевспаханное поле, чтобы собрать дорогие реликвии — пуговицы, клочки одежды... Чекисты поставили правительство перед свершившимся фактом. Много позже я познакомился с одним из инициаторов массового убийства в Петрограде, назову его Леонидовым. «Мы думали, — сказал он, — что если народные комиссары начинают проявлять гуманизм, это их дело. Наше дело — навсегда разбить контрреволюцию, и пусть нас потом расстреляют, если захотят!» Это была отвратительная трагедия профессионального психоза. Впрочем, Леонидов, когда я познакомился с ним, явно был полубезумцем. Непримиримые контрреволюционеры составляли, вероятно, лишь незначительный процент жертв. Несколько месяцев спустя, когда моя жена находилась в роддоме, я разговорился там с женщиной, родившей мертвого ребенка. Ее мужа, инженера Троцкого или Троицкого, расстреляли в ту ужасную ночь. Его, бывшего эсера, участника революции 1905 года, арестовали за спекуляцию, то есть за покупку сахара на черном рынке! Я смог проверить то, что она мне сообщила. Даже в Смольном эта драма была окружена полнейшей тайной. Но она сильно дискредитировала режим. Для меня, как и для многих, было очевидным, что упразднение ЧК, восстановление обычных судов и права на защиту отныне становилось условием внутреннего спасения революции. Но мы ничего не могли сделать. Политбюро, в которое тогда входили Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков и Бухарин, ставило вопрос, но не осмеливалось решить его, само страдая, без сомнения, от психоза страха и всевластия. Анархисты были правы, когда писали на своих черных знаменах, что «нет яда хуже власти» — абсолютной, разумеется. С того времени психоз абсолютной власти довлел над огромным большинством руководителей, особенно низовых. Примеров тому нет числа. Он происходил из комплекса неполноценности еще недавно эксплуатируемых, порабощенных, униженных; из самодержавных традиций, невольно проявлявшихся на каждом шагу; из подсознательной озлобленности бывших каторжников и тех, кто избежал виселиц и тюрем империи; из атрофии нормальных человеческих чувств, вызванной мировой и гражданской войнами; из страха и решимости сражаться до конца. Эти настроения были усилены жестокостями белого террора. В Перми адмирал Колчак уничтожил четыре тысячи рабочих (все население города составляло пятьдесят пять тысяч человек). В Финляндии от рук реакции погибло от 15 до 17 тысяч красных. В одном городке — Проскурове — было вырезано несколько тысяч евреев. Жили этими новостями, рассказами, невероятными цифрами. В Будапеште Отто Корвин был повешен вместе со своими товарищами на глазах возбужденной толпы буржуа. Я остаюсь при убеждении, что социальная революция была бы при всем том значительно сильнее и понятнее, если бы люди, которых она наделила верховной властью, отстаивали и применяли принцип человечности по отношению к побежденному врагу с той же энергией и настойчивостью, с какой одерживали победы. Я знаю, что они предпринимали к этому робкие попытки; но не проявили воли. При всем величии этих людей они, принадлежа будущему, оставались пленниками прошлого.
Свободное копирование
