В этап нас собрали примерно около (здесь и далее - орфография, и пунктуация автора) 150 чел; к воротам Котловской (Котласской) пересылки подъехал поезд со «сталыпинскими вагонами», разместили нас по вагонам и через пару дней доставили на пересылку Устьвимлага. На этой пересылке нас продержали пару дней, а потом на грузовых автомашинах перевезли на 17-й лагпункт.
Там нас поместили в холодное, грязное помещение, раньше это был свинарник.
Здесь нас продержали трое суток, а потом перегнали на карантин на вторую подкомандировку 17-го л/п.
На эту подкомандировку я попал вторично. В нашем составе преимущественно был уголовный элемент, так что не успели нас расселить по баракам, как везде и всюду пошло воровство, картежная игра, драка.
В карты проигрывалось все: деньги, вещи: собственные и казенные, пайки хлеба, обеды, завтраки и ужины; и проигравший оставался неделями и даже месяцами без пайки хлеба; проигрывалось постельные вещи и нательное белье; и проигрывалась жизнь человеческая; в лице десятников, прорабов, бригадиров и других лагерных придурков.
Человек обреченный на игру оценивался в ту или иную сумму, в зависимости от его лагерного положения, чем он был выше по положению, тем дороже оценивался.
Следовательно один ставил деньги равную сумму оценочной стоимости жизни человека, а другой ставил на карту жизнь постороннего человека…
Игрок, проигравший жизнь человека должен его убить; для исполнения этого злодеяния назначался определенный срок исполнения; если же проигравший сдрейфит с исполнением, то исполнитель подвергался опасности сам быть убитым…
Любимая их картежная игра была: бура и штос. Игральные карты изготавливали сами из толстой бумаги, а самые наилучшие карты делались из почтовых открыток, из каждой открытки получалось четыре карты.
Краска для карт служила: резина, ее пережигали, подмешивали сажи или копоти и немного сахарного песку.
На подкомандировке людей на работу не гоняли, уголовники только и знали, что играли в карты, тем более что и комендантом был уркач.
На подкомандировке нас продержали около месяца, причем в течение месяца нам не выдавали постельных принадлежностей и мы спали на голых нарах.
В таких условиях очень тяжело было проводить время и я решил добровольно вступить дневальным барака, а это мне давало возможность в течение нескольких часов дня быть в лесу на заготовке дров для отопления барака.
В нашем бараке помещалась хоз обслуга подкомандировки; уркачей в нашем бараке не было.
Ну вот наш карантин кончился и нас перегнали на головной 17-й л/п; из нас была составлена бригада, я был ее бригадиром.
К сожалению или пожалуй к радости моя бригада распалась, не приступая к работе; как только мы пришли на л/п нас поместили в пред банник, вся уголовная братия пошла шнырять по отдельным кабинам, в коих жили лагерные «придурки», вскрывали дверные замки и тащили все, что им попадало в руки, так что за такую работу их быстро посадили в изолятор, а меня и других товарищей влили в имеющуюся с/х бригаду.
На 17-м л/п я встретил много товарищей, москвичей – одноэтапцев, 1941 года.
В бригаде я проработал около трех недель. Бригада числилась с/хозяйственная; работали: на заготовке торфа, расчистке дорог, уборке валежника и т.д.
Свободное копирование
