Ощущение прикосновения к неземной прозрачности, заполнило меня всю после этого омовения, трудно даже понять сразу, что с тобой произошло. Только по возвращении в Париж я почувствовала, насколько мне стало легче. Из души ушли беспокойство и страх. Велика милость Господа, и, видимо, то, что мы оказались с Никитой в Дивеево, есть результат не слепого случая, а скорее закономерность, которую мы поняли не сразу. К преподобному Серафиму, как известно, приходили люди за помощью, молитвами, просили избавлений от болезней душевных и телесных, но были люди, которые посещали его из простого любопытства, маловеры. Известен случай с генералом, который, весь увешанный орденами, важный, надутый, верящий только в свою силу, авторитет и власть, был принят преп. Серафимом. Вышел генерал через полчаса беседы потрясённый, вынеся все свои ордена в фуражке, а от прежней важности не осталось и следа. Известно, что в будущем он стал вести другой образ жизни, а все награды, полученные нечестно, уже более не надевал.
«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную», - звучало всюду в Дивеево. С этими словами молитвы на устах, монашенки приглашают нас к трапезе, на прогулку по канавке, дарят подарки. Монахиня Люба, по послушанию работающая в дивеевской гостинице, бурятка, милая, улыбчивая, добрая зовёт нас к трапезе с этой молитвой. Показывает нам заснеженный сад и огород, здесь выращивают в теплицах помидоры, огурцы и… цветы, которыми украшен круглый год храм и иконы.
Нас задарили. Здесь и книги, и сухарики преподобного Серафима, в его чугунке высушенные, просфорочки с его изображением, маслице из лампадки для помазания, земля из глубины канавки, вырытой вокруг монастыря. По преданию, Сама Царица Небесная стопочками своими прошлась по этой земле и указала границу - «обвод» монастыря. А сам старец Серафим чудным образом показался здесь с мотыжкой и начал копать эту канавку. Подаренная нам земля из глубины, а не с поверхности канавки, что означает - из глубины столетий, веков не земных. Мотыжка преп. Серафима уцелела, монахини вынесли нам мотыжку, целовали мы её и молились. Нас окружил народ, кто случайно оказался рядом, все пришли в волнение, крестились, молились. Я гладила мотыжку, и странное чувство удивления и чуда меня охватывало: как этот предмет уцелел, как он остался не истреблённым за все эти страшные богоборческие годы в России? Впрочем, как и огарочек той свечи, который сохранился, и сбылось предсказание преп. Серафима… и многое ещё сбудется.
Нам приходилось сдерживать своё любопытство, а удивляло многое. Хотелось посмотреть, как мать Ирина пишет иконы (да поняла я, что этого просить нельзя), а они замечательные; мы их увидели в церкви рождества Христова, той первой и самой древней. По предсказанию, сюда будет перенесено четверо мощей. Здесь читают день и ночь Псалтырь, горит неугасимая свеча и лампады. Мать Ирина, как нам рассказала матушка Игуменья, держит себя постом и старается в полном одиночестве, только с молитвой наедине, писать иконы «Сама не знаю, как моя рука кистью водит, будто это и не я сама, а сам Господь Бог иконы выписывает». Может быть, я не совсем точно помню её слова, но смысл был именно таким.
Нас повели на «экскурсию» по территории монастыря, к святым могилам, вокруг по канавке, к святым мощам преподобного Серафима. Для нас их открыли (велика милость Божия!) и мы смогли помолившись, приложиться к ним. Водила нас монахиня Ольга, молодая, светлая лицом, замечательно обо всём рассказывающая.
Я пыталась многое запечатлеть на камеру. Но и впрямь пыталась, ничего из съёмок не получилось. Чувство, что невозможно запечатлеть в памяти машинного нутра всё, что мы видим не оставляло меня. В какой то момент моя камера остановилась, батарейка кончилась, и получилось, что из всех двух дней наснимала я всего 20 минут.
Дважды мы шли по канавке. Первый раз ночью, после службы, снег, морозец, луна светит, и процессия из монашек с молящимися, а вокруг нас бегает несколько собак «из своих», живут они при монастыре, охраняют от тех, что живут рядом, но не принимают Дивеева. Удивительно, что каждый раз, когда на нашем пути попадались люди посторонние, эти собачки начинали отгонять их лаем, и собак из соседних домов тоже облаивали и не пускали в свою стаю. Днем монахиня Ольга повела нас по той же канавке. Деревья полуторовековые, посаженые после смерти преп. Серафима, а значит после 1833 года. Они как стражи стоят по всему кругу границы монастыря, вдоль по канавке. Поразила меня лиственница, посаженная в день рождения наследника, царевича Алексея.
Ствол её, оттого, что люди отдирают кору на память, стал в этом месте цвета запёкшейся крови. Если подумать, что этот красный цвет для наследника был знаковым с самого рождения и ещё до всего, и Паша Саровская - пророчица, к которой приезжали Государь и Государыня, - выносила им «красный лоскут» с объяснением, что это означает, что ждёт в будущем наследника, который появиться на свет. Тут и его болезнь крови - гемофилия, и символ красного знамени большевиков, и красный террор и трагическое убийство всей семьи Государя.
У нас в доме в Париже висит маленький гобеленчик. Его мне удалось увезти с собой когда я уезжала навсегда во Францию к Никите. По рассказам моей бабушки, попал к нам в дом этот гобелен, из спальни наследника Алексея. Ничего особенного в этой вышивке нет: сидящий под деревом человек в шляпе и собака рядом. У гобелена два цвета: бело-серо-пепельный, из которым вышит пейзаж с человеком, и багрово-красное, зловещее, небо.
Свободное копирование
