Геологический отряд Забайкальской экспедиции. База была в Благовещенске, а работали мы к северу от железной дороги в районе городов: Могоча, Амазар, Сковородино. Начальником партии был геолог Крылов Владимир Алексеевич. Отряд был небольшой: Инга - геолог, маленького роста, худенькая; Миша - физик из МГУ, высокий, худой парень и я. В Малых Коволях на разъезде, где начинался наш маршрут, Крылов взял в проводники маленького худого мальчишку Гришу. Он хорошо знал здешние леса.
На базе в Благовещенске мы получили большой мешок хорошей муки, канистру подсолнечного масла, коробку китайских куриных консервов, вермишель и канистру спирта. Нашу базу мы создали в 10 км к северу от железной дороги в бывшем поселке «Солонечное», который заложили золотоискатели. Уходя на другое место, они разорили и пожгли избы (у них такая примета!). Из домов пригодных для жилья осталась пекарня и столовая. В столовой были выбиты стекла, но какое-то подобие крыши сохранилось.
Прошло примерно две недели. Мы уже немного обжились. Мужики уже все ушли в тайгу на маршрут, и мы с Ингой решили воспользоваться их отсутствием и устроить себе банный день. Нагрели в ведрах воду, намылились с головы до ног и в это время услышали стук копыт. Мы решили, что это олени и выглянули из окна кухни. Перед окном остановились две лошади, на которых сидели пограничники. Бежать куда-то одеваться было поздно. Мы присели перед окнами, намыленные и перепуганные и молчали. Один из них, глядя на нас, смеясь, сказал: «Девчата, а что это ваш Крылов до сих пор на погранзаставе не отметился. Вы ведь в погранзоне находитесь». Глаза его смеялись, но голос был строгий. Второй, еле сдерживая смех, сказал: «Хватит их пугать. Поехали, а то комары их совсем заели». И они рысью пустились в обратный путь. Только теперь мы почувствовали, что такое комары. Мы быстро ополоснулись и оделись, но чесались несколько дней до болячек.
В первый маршрут мы собирались, как на свадьбу: цветные карандаши, ручку, простой карандаш, компас, запасную книжку «Полевой дневник», платок, фляжку с водой и много еще не нужных на маршруте вещей. Крылов привязал на веревочку простой карандаш, повесил на шею, привязанный на веревке нож, и взял в карман «полевой дневник», за пояс заткнул геологический молоток. Намазал лицо и руки диметилфталатом, надел накомарник и сказал, что не надо ничего брать лишнего. На маршруте каждая мелочь имеет вес. Потом на маршруте мы поняли его слова. Мы ползли за ним вверх по сопке в накомарниках, взмокшие, уставшие. А он шел легко и быстро. Когда он сказал: «Ой, ребята, вы меня уморили. Давайте отдохнем». Мы там же где ползли, сунув морды в траву, легли и дышали, как загнанные лошади. После этого похода я брала на маршрут только самое необходимое: геологический молоток, нож, карандаш, «Полевой дневник» и маленький мешок для образцов породы-шлифов.
Сначала мы устроили лагерь в бывшем поселке «Солоничное», примерно в 15 км к северу от железной дороги. Отсюда мы ходили в маршруты, обследуя каждую сопку. В Малых Ковалях на станции Крылов взял нам проводника - подростка Гришу. С его легкой руки все стали называть меня Миролимой. Гриша так привязался ко мне. Ходил за мной по пятам, садился есть всегда рядом со мной. Однажды мы с Ингой после ужина пошли прогуляться «за кустики» и Гриша пошел за нами. Крылов окликнул его и стал ему что-то объяснять. Когда мы пришли, Гриша, не смущаясь, спросил нас: «Опростались?». Мы от смущения не знали, что ответить. Однажды мы были на маршруте на высокой сопке, и началась гроза. Грозы там начинались неожиданно. Из-за какой-то сопки быстро выползала туча, начинался ливень и наши мелкие реки становились не проходимым потоком. Мы бежали с сопки - она была довольно высокая, заросшая лесом и кустарниками. Нас было трое - Я, Гриша и Миша. Мы летели вниз, не видя дороги, дождь хлестал в лицо, беспрерывно вспыхивали молнии, и я от страха всю дорогу кричала: «Мамочки! Господи помилуй». Еще утром мы переходили речку под сопкой, где воды было воробью по колено, а теперь воды стало по пояс. Река несла корни и ветки деревьев. Мы с разбегу, схватившись за руки, переправились на другую сторону, и вышли на свою тропинку. Прибежали в Солонечную мокрые по шею и продрогшие. Крылов ждал нас, но старался шутить и говорил: «А я слышу бурелом в тайге. Ну, думаю, это Миралима возвращается». Он налил нам по полстакана спирта. Заставил выпить, быстро переодеться в сухое, и лечь в спальные мешки. Утром мы были как огурчики - никто не простудился.
Заканчивались сухари. Но у нас был еще мешок хорошей муки и Крылов послал меня и Мишу (он был студентом физического факультета МГУ) в дальний поселок Малые Кули с мукой, чтобы нам испекли хлеба. Это был небольшой поселок на семь семей. Там жили телефонисты, которые обслуживали телефонную линию Москва-Совгавань. Мы пришли в Малые Кули к вечеру и страшно устали от долгой дороги. Мы ведь несли не только муку, но и наши спальные мешки. Поэтому мы передали женщинам муку, развернули спальные мешки и завалились спать. Ночью все полчища клопов, которые жили в этих избах приползли в наши мешки. Здесь уже было не до сна! Только бы дожить до рассвета? Я поняла, что мишка тоже не спит. Наконец, он не выдержал и вышел на улицу. Я не много подождала - в туалет ли он вышел, и тоже вышла на улицу. Миша ходил в зад и вперед, обмахиваясь ветками от комаров. Я села на пенек, застегнула штормовку, надела накомарник, и задремала. Утром мы возвращались в Солонечное с буханками ароматного хлеба в рюкзаках. Аромат свежего хлеба расстилался по всей тайге. Так хотелось съесть, хотя бы кусочек этого хлеба. На привале Миша сказал: «Так хочется съесть хотя бы корочку этого хлеба». Я сглотнула слюну и сказала: «Ага! Но надо иметь силу воли. В Солонечной тоже ждут хлеба . Пошли». И мы весь оставшийся путь шли молча, отмеривая километры.
Через некоторое время, закончив работу на сопках возле Солонечной, мы перенесли свой лагерь в Малые Кули. Мы рассказали Крылову о бессонной ночи и клопах и поэтому, когда мы прибыли в Малые Кули, мы сразу поселились на сеновале. В Малых Кулях была под горкой банька - маленькая топилась по черному. При входе от воды мокрая земля, по которой пролегали две дощечки, не высокий порог и большая щель под дверью. Нам истопили баню «на славу». Мы пришли разделись и поняли, что дышать нечем. Решили открыть дверь и глянули в окошко. На взгорке перед баней расселись все жители от мала до велика и наблюдали за банькой. Мы поняли, что это проверка москвичей. Дверь открывать нельзя! Дышать нечем! Но и сдаваться не хотелось! Мы набрали из кадушки холодную воду, легли на землю около двери и, обливаясь водой, лежали в грязи и дышали в отверстие под дверью. Так мы пролежали минут 40. Потом сполоснулись, оделись и вышли. Жители нашего поселения были «повергнуты в прах». «Ну, девки, вы здоровы! У нас не кажный мужик такую баню выдержит». Наш авторитет в глазах жителей значительно вырос.
По своей дурости и неопытности, мы совершенно не боялись ходить по тайге. Женщины в поселении ходили на речку за водой все вместе с детьми, которые брали палки и стучали по деревьям. Это называлось «Чтоб хозяина напугать».
Тайга в те годы была так богата - заросли голубики, малины, красной смородины вдоль речек, грибов - немеренно. На маршруте, не останавливаясь, проводишь открытой ладонью по кустикам голубики - и полная горсть крупных матово-сизых ягод голубики. Земляника крупная как садовая клубника. Однажды мы пришли в падь, где нам надо было поставить на ночь палатку, так мы целый час собирали землянику, чтобы поставить палатку. Вся падь заросла земляникой, ступить было некуда. Мы поставили палатку и даже не успели вскипятить воду, как начался сильный дождь, который продолжался трое суток. В первые сутки мы съели сухари, потом брали щепотку гречки и долго сосали и разжевывали.
Совсем рядом плескалась вода, и мы поняли, что река вышла из берегов и затопила часть долина. На третий день дождь перестал. Выглянуло солнце. В пади раскрылись лилии красные с черными пятнами высотой с человеческий рост. Их было так много! Еще мне запомнились там саранки (цветы типа тюльпанчиков) золотистого цвета. Цветки напоминающие тюльпаны.
Мы разожгли костер и начали сушиться. Миша повесил на палку над костром свои носки. Налили воды, положили крупу и начали варить кашу. Вдруг Инга начала отворачиваться в сторону и хихикать. Миша помешивал кашу палкой. Я спросила Ингу: «Что ты смеешься?». Она сказала: «У Мишки носок сгорел». В это время Миша спокойно из каши вынул свой носок. Но кашу мы все равно съели. Так хотелось есть.
Когда мы пили чай, мы привыкли остатки чая выплескивать за спину. И когда я приехала в Москву, и сидела за столом, рассказывая об экспедиции, я допила чашку чая и выплеснула остатки в угол комнаты. Родители были в шоке.
Когда я получила деньги, которые Крылов прислал в Москву, я первым делом пошла и купила родителям пылесос. Он тогда был довольно дорогой и родители, внутренне радовались, но поругали меня за такую дорогую покупку. Пылесос поставили к родителям в комнату. Утром я встала и услышала тихий разговор в комнате родителей. Они что-то обсуждали и тихо спорили. Я приоткрыла дверь и заглянула в комнаты. По середине комнаты на ковре стоял пылесос. С одной стороны от него на четвереньках стоял отец и читал инструкцию, а с другой стороны тоже на четвереньках стояла мама и разбирала детали пылесоса. Я поняла, что они признали мой подарок и теперь изучают его по инструкции. Потом мама заставила меня купить отрез на зимнее пальто и рыжую лису на воротник. Эта лиса потом долго у меня валялась, пока я ее не продала в комиссионку (когда вышла замуж и сидела без денег).
ЗИМОЙ ВО ВРЕМЯ СЕССИИ УМЕРЛА МОЯ БАБУШКА (мамина мама). 40 лет она курила. У нее было слабое сердце. Однажды когда отец начал выпивать, она поспорила с ним о том, что человек может бросить пить, если имеет силу воли. И сказала: «Вот я 40 лет курю. И вот это последняя папироса. И больше курить не буду». Через несколько дней она почувствовала себя плохо. У нее болело сердце. И первый раз я увидела, что бабушка днем легла в постель. Через несколько дней она умерла. Врач сказала, что она не должна была бросать курить. Потому что это отразилось на работе сердца. Папиросы были своего рода допингом для работы ее сердца.
