На следующий день после отъезда г-жи де Шеврез в Тур прибыл отправленный ее мужем, нарочный, чтобы сообщить ей то, о чем я ее уже известил, а именно, что дело королевы улажено. Больше того, ему было поручено передать г-же де Шеврез поклон от имени Кардинала. Этот нарочный, пораженный тем, что не нашел ее, обратился к архиепископу Турскому и заявил, что с того спросят за этот побег. Добряк, испугавшись угроз и огорченный отсутствием г-жи де Шеврез, рассказал нарочному все, что ему было известно, и указал дорогу, по которой она должна была следовать; он отрядил своих людей в погоню за ней и написал ей все, что, по его мнению, могло убедить ее возвратиться. Но поездка, начатая из-за ложной тревоги, была продолжена из-за утери записи маршрута, о чем я уже упоминал выше. Ее и моя злая судьба заставили герцогиню покинуть тот путь, на котором ее, без сомнения, можно было бы разыскать, и она свернула к Вертею, чтобы так некстати обременить меня обвинением в содействии ее проезду в Испанию. Это столь непостижимое бегство, и притом тогда, когда дело королевы пришло к счастливому завершению, возродило подозрения короля и Кардинала, ибо, не зная всех обстоятельств, они пришли к убеждению что г-жа де Шеврез не приняла бы столь поразительного решения, если бы сама королева не сочла его необходимым для их общей безопасности. Королева же, со своей стороны, не могла догадаться о причине этого поспешного бегства, и чем больше побуждали ее объяснить, что его вызвало, тем больше она опасалась, что примирение с нею было неискренним и что г-жой де Шеврез желали располагать лишь затем, чтобы, сняв с нее показания, дознаться о том, о чем она умолчала в своих. Между тем отправили президента Винье для выяснения обстоятельств бегства г-жи де Шеврез. Он выехал в Тур и, проследовав той же дорогой, которой держалась она, прибыл в Вертей, где я тогда находился, чтобы допросить моих слуг и меня, поскольку мне вменялось в вину, что я склонил г-жу де Шеврез к отъезду и помог ей переправиться во враждебное королевство. Я ответил, в полном согласии с истиной, что ни разу не видел г-жи де Шеврез, что не могу отвечать за решение, принятое ею помимо меня, и что я не имел возможности отказать даме столь высокого положения и из числа моих добрых друзей в людях и лошадях, когда она обратилась ко мне с такой просьбой. Однако все мои доводы не помешали мне получить приказание явиться в Париж, дабы дать отчет в своих действиях. Я тотчас повиновался, чтобы единолично понести кару за свой поступок и оградить моего отца от опасности вместе со мной подвергнуться ей, если бы я оказал неповиновение.
Маршал Ламейере и г-н де Шавиньи, которые были дружески ко мне расположены, немного смягчили гнев Кардинала. Они сказали ему, хотя это было неправдой, что я - молодой человек, связанный с г-жой де Шеврез узами более прочными и более нерасторжимыми, нежели дружеские, и пробудили в нем желание лично поговорить со мной, чтобы попытаться извлечь из меня все, что я знаю. Я это понял. Обращаясь ко мне с отменною вежливостью, он нес же преувеличил значительность моего проступка и последствия, могущие от него проистечь, если я не постараюсь его загладить, признавшись во всем, что мне известно. Я ответил ему в духе прежних моих показаний, и так как он счел меня более невозмутимым и более сдержанным, чем обычно бывали представшие перед ним, то разгневался и совершенно неожиданно заявил, что у меня остается один-единственный путь - в Бастилию.
На следующий день меня отвез туда маршал Ламейере, на протяжении всего этого дела относившийся ко мне с большой теплотой и добившийся от Кардинала слова, что я пробуду там всего лишь неделю.
Свободное копирование
