Несколько минут я не мог собраться с мыслями и стоял неподвижно на том же месте, уставив пристальный взгляд на дверь, как бы ожидая, что она снова отворится и на пороге ее появится смотритель с каким-нибудь дополнительным наставлением. Но на этот раз все было кончено, и, когда щелкнувшая у дверной щели заслонка вывела меня из оцепенения, я вздрогнул и отошел в сторону, словно испугавшись, что сейчас передо мной явится этот удав и прошипит своим зловещим голосом: "Глядеть на дверь нет надобности" {Трудно передать отталкивающее впечатление, какое производил Соколов. Это был мужчина высокого роста, лет 45-50, очень плотный и широкоплечий... Донельзя было противно его бритое мясистое лицо с толстыми губами, рыжеватыми усами, с постоянным выражением тупого самодовольства или же злобы. Наглый, жестокий, бесчувственный, тупоумный и низкий, он служил без малейших колебаний и угрызений совести исполнителем самых гнусных приказаний от высшего начальства. Во время Крымской войны он был солдатом, и его взял к себе в денщики Потапов (бывший впоследствии шефом корпуса жандармов), а потом Соколов пошел в жандармы, но только в 1870 году он был произведен в офицеры благодаря протекции своего бывшего барина. Однако, по своей неразвитости и малограмотности, употреблялся лишь на черную работу: возил арестантов на допросы, дежурил в III Отделении и присутствовал иногда при обысках, так как у него не только были исполнительность и рвение, но и некоторый шпионский нюх; говорят, будучи еще денщиком, а потом жандармским унтером, он обнаружил таланты сыщика и доносчика, возбуждавшие ненависть сослуживцев, которым он спуску не давал, но зато обратившие внимание на него Потапова. Его товарищи, такие же жандармские офицеры, относились к нему брезгливо. Один из них, сопровождавший в Шлиссельбург моего товарища Н. П. Стародворского, ответил на вопрос, что за человек Соколов, одним словом "скотина". Не могу удержаться, чтобы не рассказать курьезный случай, не имеющий связи с моим рассказом, но весьма характерный. Во время допроса одного моего приятеля прокурор подал ему какую-то записочку, находившуюся в числе вещественных доказательств. Сидевший тут же жандармский офицер беспокойно заерзал на стуле и, застыв в тревожной позе, спросил: "Надеюсь, вы не порвете, не проглотите этой записки?" "Помилуйте, зачем мне это?" ответил допрашиваемый, против которого имелась масса тяжких и доказанных обвинений. "Нет, знаете, это бывает. Вот, помню, был раз такой случай: дали тоже одному господину записочку, а он ее в рот... Офицер был молодой, неопытный, ну и растерялся, прокурор тоже не знает, что делать. Хорошо, что офицер вспомнил про Соколова, он в соседней комнате был, да и позвал его. Тот выскочил за ним и сразу видит, в чем дело, подскочил к этому господину да как даст ему взашею, так записочка у него изо рта и вылетела". "Ну что ж, господин так и промолчал?" "Нет, он в амбицию вломился, претензию заявил: как смеете так обращаться? А Соколов на это ему говорит: "_П_о_ _о_б_с_т_о_я_т_е_л_ь_с_т_в_а_м_ _т_р_е_б_о_в_а_л_о_с_ь". Когда около 1 января 1882 г. были обнаружены сношения с Алексеевским равелином, что произвело страшный переполох и вызвало большое раздражение в высших административных сферах (вся команда в то время стражу составляла особая команда крепостной пехоты и присяжные были распропагандированы Нечаевым и повиновались его распоряжениям до такой степени, что Нечаев считал возможным при их помощи арестовать Александра II, когда тот приедет в Петропавловский собор!! Сношения начались в ноябре 80 г., когда в Алексеевский равелин посадили Степана Ширяева, которому повешение было заменено бессрочной каторгой, первый процесс "Народной воли", октябрь и ноябрь 80 года. Раньше же Нечаев, несмотря на полную готовность солдат, не знал, куда и к кому можно послать), то старого и верного служаку вспомнили и нашли его наиболее подходящим человеком для занятия должности смотрителя тюрьмы Алексеевского равелина, так как бывший ранее смотритель и его помощник были не только прогнаны, но и преданы суду, который приговорил первого к разжалованию и ссылке в Архангельскую губернию, а второго к заключению в крепости на два, помнится мне, года. Подробности об этом происшествии и процессы Дубровина, который вел сношения с солдатами, и этих самых солдат были, как мне рассказывали, напечатаны в революционных изданиях того времени (1883 г.).}.