Я был комсомольцем и состоял в комсомольском активе. Для укрепления страны, ее могущества нужна была мощная база. Нужно было обеспечить страну сельхозпродуктами и создать резервы на случай непредвиденных обстоятельств. Было решение ЦК об освоении целинных земель и земель степных районов РФ. Был призыв к комсомолу направить свои лучшие кадры для решения глобальной задачи: поднятие целины и создание новых совхозов в Казахстанских бескрайних степях. Я тоже подал заявление о направлении меня на целину. Меня поддержала комсомольская организация. Колхоз направил меня и Лешку Комарского в Шмаковскую школу механизации.
Но поскольку мы были трактористами карбюраторных машин, нас направили в группу переподготовки на дизельные машины. Базовыми дизельными машинами в то время были ДТ-54. При их дальней эксплуатации они показали себя надежными в работе и простыми в обслуживании техническом. Срок учебы был 3 месяца. Одновременно с нами поехали еще двое парней: Коля Менщиков (мой родственник) и Коля Калашников (сирота), но курс обучения у них был один год. Они получали квалификацию механизатора широкого профиля.
Колхоз начислял какие-то трудодни и выдавал на руки по 20 рублей "подорожных" в месяц. Питание было в столовой училища бесплатное и потому отвратительное. Вечером мы несколько раз видели, как работники кухни уходили домой с большими кирзовыми (крепкими) сумками. По нашему визуальному наблюдению они (сумки) были груженные чем-то. Не трудно было догадаться чем, судя по нашей бесплатной баланде. Кому пожалуешься? Кто должен был следить, контролировать качество питания, наверняка тоже "состоял" на нашем рационе питания, но не гласно-инкогнито.
Жили мы у старухи со стариком. У них была дочь лет 45, она была глухонемая, но крепкая -- все домашнее хозяйство держалось на ней. Был огород и мелкие животные: курсы, утки. Жили они безбедно. К ним изредка наведывался их сын, он где-то работал в колхозе, привозил муку и зерно для птицы. Старики были очень старые, лет под восемьдесят. Старик все время лежал на печи. Старуха находилась в комнате и на кухню выходила редко, как мы понимали, для профилактического воспитания старика. Одетая в шубейку, наверное, еще ее молодости, старуха садилась на "венский", вероятно, 50-летней молодости с широкой спинкой и небольшими подлокотниками стул. Она начинала старика "точить". Для этого старуха подвигала стул ближе к печке, наверное, для того ближе, чтобы старик лучше слышал ее монотонный, скрипучий голос. Она начинала вспоминать, как он к ней -- богатой да благородной девице приехал сватать себе в жены. Что на нем были старые суконные (по тем временам довольно дорогие) штаны. Лошади были не упитанные, худые и не чищенные, и хвосты подстрижены не аккуратно, ленты, что украшали лошадей, были потрепанные -- старые. Даже свата борода и усы были плохо расчесаны. Кучер на облучке был лохматый. У свахи кашемировая шаль зачуханная. Дед, реагируя на ее поносную речь, начинал переворачиваться, кряхтя, на другой бок. Потом не выдерживал и выдавливал из себя: "Замолчи, старая дура!" Но она, помолчав минуту - другую, продолжала свое повествование. Дед не выдерживал явных оскорблений старухи и начинал спускаться с печи. Спускал сначала одну ногу и нащупывал ею припечную ступеньку, но когда он ногой шарил, чтоб найти ее, мы ему помогали - направляли ногу на ступеньку и придерживали его, чтобы не упал. Когда он, утвердившись на полу ногами, молча подходил к сидящей на стуле старухе, и толкал ее в плечо, она опрокидывалась на пол вместе со стулом и удалялась в комнаты, молча. Такую сцену мы наблюдали почти каждый день, поэтому, когда старик толкал ее, и она падала, мы уже готовились к этому приему возмездия и подхватывали ее, чтобы она больно не ударилась об пол. Эта сцена происходила только тогда, когда мы были дома все в сборе. Может быть, старухе нужны были зрители. А так, без зрителей, какой ей был интерес оскорблять деда впустую! Она, вероятно, видела в нас зрителей, а в основном слушателей о своей молодой трудной, а иногда веселой жизни. Она в молодости, судя по ее рассказам, была веселой и озорной, да и с дедом они любили друг друга.
Вечером после скудного ужина мы обычно шли в магазин и покупали консервы в стеклянных пол-литровых банках, что-то похожее на яблочное пюре, а хлеб приносили из столовой. Так мы доужинали. Вечером ходили гулять, и крепко спали на каких-то тюфяках, на полу вповалку. За квартиру платило училище. Еще мы помогали хозяйской дочери по хозяйству, кололи дрова, топили печи и пр. Хозяева к нам относились хорошо - мы лишнего ничего себе не позволяли. Содержали в чистоте комнаты и даже мыли полы. Колхоз купил грузовую машину ГАЗ-51 и в последний день каждого месяца отвозили нас домой и обратно в училище. От Кургана - Шмаково, где учились, было 50 с лишним километров, да от своего дома до Кургана 25 километров. Расстояние не близкое, учитывая, что дороги грунтовые, поселочные и на открытой машине ехать было холодно. Мы в кузов настилали соломы и ложились, а сверху накрывались тулупом - одним на четверых - так спасались от обморожения. Когда, побыв дома 3-4 дня, родители нам с собой готовили что-нибудь из еды. Кольку (кличка Гульный, мать у него была побирушка, ходила по дворам просила милостыню) мы жалели в деревне и подкармливали, не обижали и делились всем, что сами имели. В школе нам преподавали, кроме тракторов, агротехнику и технологию возделывания сельхозкультур. По окончанию учебы был экзамен, я сдал все экзамены на отлично. Нам вручили удостоверения трактористов, и мы уехали домой с Ленькой Камарским.
Свободное копирование
