Духовенство - 1

ГЛАВА 7  

ДУХОВЕНСТВО  

Идеологическую борьбу с религией начали проводить сразу же после Октябрьской революции, а через некоторое время для ликвидации «религиозных пережитков» ввели административные меры. Любое вероисповедание в основе своей считалось глубоко контрреволюционным. После ареста мне довелось встретиться с некоторыми активными участниками антирелигиозных кампаний. Теперь эти люди и сами оказались за колючей проволокой вместе с тысячами верующих, которых они прежде преследовали. (Верующих, так или иначе наказанных «за религию», иногда сажали и по другим причинам или под разными предлогами). Были в заключении и такие, кто приобщился к религии лишь после ареста. Но эти люди обычно скрывали свою веру, так как за верующими был установлен особый надзор.

Хорошим примером такого «раскаявшегося большевика» служил Г. Е. Евдокимов, с которым мы встретились в Норильском лагере в 1940 году. Сразу же по прибытии из Соловков меня, вместе с другими «зеками» направили на общие работы. Температура в тех краях зимой часто понижается до минус пятидесяти пяти, ветер — тридцать метров в секунду, а рабочий день — от темна до темна. Светло только с 11 часов утра до часу дня, так что большую часть времени мы работали в темноте, на жестоком морозе. Конечно, в таких условиях я продержался бы не долго, но мне повезло — туда прислали моего бывшего следователя по Москве, Ильюшенко. Ильюшенко разжаловали из следователей и направили работать начальником Третьего Отдела (политического) в Норильск, что было нечто вроде ссылки. Как старому приятелю, Ильюшенко помог мне устроиться в качестве экономиста в «проектном отделе». Условия работы в таком отделе в общем напоминали условия «шарашки», описанной Солженицыным в его книге «В круге первом» (впрочем, для меня «круг» этот не был ни первым, ни последним). Из барака с уголовниками я перешел в кирпичное здание, к «сливкам» норильского общества.

Однажды вечером за мной зашел приятель, сказав, что кто-то на втором этаже хочет поговорить со мной. Меня представили высокому, крепкому, средних лет человеку по фамилии Евдокимов, чем-то напоминавшему богатыря с картины Васнецова. Но это был не тот Евдокимов, которого исключили из членов ЦК за участие в оппозиции в двадцатые годы. Этот Евдокимов тоже был старым большевиком, рабочим, вступившим в партию до революции. Он выполнял «особые поручения», был участником гражданской войны. В середине двадцатых годов он являлся членом Комиссии партийного контроля. Тогда и начались его сомнения в правильности партийной линии. Как член Комиссии, он имел доступ к материалам, касавшимся тех членов партии, которые критиковали ее генеральную линию и предлагали разного рода изменения и реформы. Эти люди, в частности, принадлежали к таким группам, как Рабочая оппозиция (Шляпникова), группа Демократического централизма и другим. В то время в партии еще имели место широкие дискуссии об изменении основной линии. Но Евдокимов быстро разочаровался в их доводах, они казались ему поверхностными, не затрагивающими сути дела. В нем пробуждалось глубокое религиозное чувство. Сначала Евдокимова оттолкнула пропаганда воинствующего атеизма, лежащего в основе партийной доктрины, потом — вообще атеизм. Вскоре он вернулся в лоно православной церкви. С несколько смущенной улыбкой Евдокимов показал мне как-то небольшую книжку и сказал:

— Вот моя идеологическая платформа. Это было евангелие с оттиснутым на обложке крестом.

В отличие от большинства других Евдокимов был исключен из партии по собственному желанию. Сначала он был «честным беспартийным», а потом — идеологическим противником линии партии. Несколько лет прошли для него спокойно, а затем, в 1936 году, он был арестован по чьему-то доносу. На его несчастье, именно в то время требовались в срочном порядке «террористы», и Евдокимова по статье 58/8 осудили на десять лет лишения свободы. Следователь разъяснил Евдокимову, что его религиозные взгляды не играют никакой роли, так как в СССР конституцией гарантирована свобода религии. Все-таки, заметил следователь, очень странно, что такой человек, как Евдокимов, знавший лично «основателей советского государства», дошел до такого «изуверства». Тот же следователь сказал Евдокимову:

— Может, лагеря вас исправят.

Не знаю, «исправили» ли Евдокимова лагеря. В 1942 году его перевели из Норильска в какое-то другое место, и с тех пор я его больше не видел.