И вдруг неожиданно приехал с фронта отец. Он был все в той же гимнастерке и, как Шрамченко, со следами споротых погон на плечах. Ляля со щемящим сердцем наблюдала, как отец вежливо благодарит хозяйку, целует ей руку, вставая из-за стола полуголодный, такой большой, такой похудевший, измученный, униженный. Она ненавидела в эти минуты Высотскую с ее красным ртом и самонадеянной улыбкой, когда та ставила в буфет и запирала на ключ оставшиеся от обеда хлеб и котлеты. Они жили у Высотских не из милости, они платили за пансион и платили дорого. Деньги кончались, оставалось одно Лялино жалованье. И вот отец пошел продавать на улицу газеты. Когда он возвращался, Ляля старалась не встречаться с ним глазами — так было легче им обоим. Кроме того, Ляля видела, что родителей тревожат отношение к ней Высотского и зависимость их семьи от него. Она сама тягостно ощущала на себе паутину его влияния.
В конце зимы Высотский стал говорить настойчиво о браке, уверяя, что с женой он «договорится», и что она ему «давно не жена», и что дети будут ее, Лялю, «боготворить».
Но однажды Высотская позвала Лялю к себе в спальню. Она была впервые без корсета, опущенная и обмякшая, красные губы ее опухли от слез. Она обратилась к Ляле как к сильной, как к имеющей власть. Она умоляла ее «не губить семью», и девушка поняла, в какую беду вовлек ее учитель. Она рассказала все матери. Решено было немедленно из этого дома уехать. Тут, кстати, вернулся с фронта Александр Николаевич Раттай, в несколько дней нашел комнату, и вся семья переехала на Пречистенку, в дом 25, которому суждено было стать самым страшным местом за всю Лялину жизнь.
Свободное копирование
