Через несколько дней все мы собрались в путь-дорогу и поехали на пароходе по Днепру. Александр Евстафьевич во все время нашего путешествия был душою общества; он очаровал всех своею простотою и любезностью. Посторонние пассажиры жадно прислушивались к его беспрерывным рассказам и с большим почтением заводили знакомство с кем либо из нашей труппы.
Посредине пути с пароходом случилась катастрофа. По оплошности рулевого он сел на мель и так неудобно, что, по объяснению капитана, нужно было несколько часов работы, чтобы стащить его с подводного земляного бугра, в который он врезался всею своей массивностью. Некоторые нетерпеливые пассажиры при посредстве лодок сошли на берег, немногие спустились в каюты, а наша компания осталась на палубе. Во время этого происшествия плавного разговора не заводилось, а отрывочные скоро надоели, и наступало время от времени томительное молчание.
— А не покупаться ли нам, господа? — в одну из особенно продолжительных пауз воскликнул Мартынов.
— Ну, какое теперь купанье! — кто-то отозвался.
— Прекрасное! Поплескаться на открытом месте— один восторг… Только вот нужно попросить капитана, чтобы он нас на берег высадил…
Обязательный капитан исполнил просьбу артиста, и Мартынов в сопровождении небольшой группы смельчаков отправился на берег. Каратеев, во имя благопристойности, повел дамский элемент в каюты и остался там разыгрывать роль галантного кавалера. Я же, никогда не испытывавший удовольствия от необъятных морских или речных ванн, остался на палубе скромным наблюдателем храбрых купальщиков.
Перед входом в воду, на берегу, как передавали мне, происходил такой разговор между Мартыновым и его спутниками:
— Днепр-то бушующий! страшно знакомиться с ним, — заметил трусливо вообще храбрый наш трагик Горев-Тарасенков, редкий тип истого провинциального актера, олицетворенного Островским в его характерной комедии «Лес» под именем Несчастливцева.
— Эх, ты! — насмешливо ответил Александр Евстафьевич. — Такой большой и с таким маленьким мужеством!
— Ну, ты мне этого не говори! Я не из-за себя, а из-за тебя больше… Плаваю я превосходно, из какой угодно глубины вынырну, а ведь твою силу любая волна перешибет, и пойдешь ты ко дну на подобие топора…
А вот я тебе покажу сейчас, как меня волны перешибают!..
— Александр Евстафьевич, — скромно заметил театральный машинист Ефремов, — вы осторожнее ныряйте, все дно покрыто скалами да камнями… и порогов много, как бы не закрутило…
— Вздор! Ведь я не первый раз в воду иду, — проговорил Мартынов и бросился в Днепр.
Его примеру последовали спутники, однако, державшиеся ближе к берегу, а непослушный комик, молодецки рассекая волны, поплыл к середине реки. Я с палубы следил за ним и наблюдал его хитроумные эволюции в воде, для остальных же купальщиков он стал незаметен. Вдруг вижу я, Мартынов точно нырнул, но что-то долго не появляется на поверхности. Сердце инстинктивно екнуло… Вдруг на секунду поднимается из воды его голова, и до меня доносится страшное слово:
— Помогите!
Еще через секунду:
— Тону!
Я закричал всею силою своей груди:
— Спасайте! Спасайте! Тонет!…
И указал рукой то место, где Мартынов боролся с речною стихией.
Самоотверженный трагик Горев-Тарасенков схватил у берега какую-то лодчонку, подъехал к захлебывавшемуся комику, ловко схватил его за шею и вытащил из воды.
Мой крик всполошил весь пароход, все, бывшие в каютах, выскочили на палубу и, уже не обращая внимания на праотцовские костюмы господ купальщиков, с сердечным трепетом следили за утопавшим Мартыновым. Многие плакали и крестились…
Когда подвезли Александра Евстафьевича к пароходу, он был без чувств. Его осторожно снесли в машинную отогреваться. Положили на импровизированную постель, состоявшую из одеяний кочегара, сердобольного малого, пожертвовавшего свое имущество для «отходящего», как полагали в первые минуты происшествия. Потом Мартынов отлежался, пришел в себя и со слезами на глазах благодарил всех за оказанную ему помощь и сострадание, особенно признателен он был Гореву-Тарасенкову, который отвечал ему коротко:
— Дурак ты!.. Говорили — не слушал, ну, и дурак!… Сам-то по глупости своей тони, наплевать, а за что же бы талант твой погиб?…
По приезде в Кременчуг, Мартынов прежде всего отправился в церковь и отслужил благодарственный молебен. Из актеров один я был вместе с Мартыновым в храме и видел, какие теплые молитвы он возносил Господу за свое спасение; весь молебен он простоял на коленях и рыдал навзрыд…
Свободное копирование
