А мною уже владели новые замыслы. Один из них, с тех пор как я в концерте впервые услышал музыку Паганини, постоянно тревожил мне душу. Я мечтал высечь из мрамора Паганини. Меня чрезвычайно заинтересовала судьба неистового итальянца.
Паганини — композитор и виртуоз-исполнитель — обликом своим, а главное — огненной музыкой занял в сердце моем постоянное, большое место. В образе вдохновенного Паганини я чувствовал пламя и бурный размах творческого гения. Неукротимым духом своего искусства он побеждал зло. Поэтому так ненавистен был Паганини римскому папе, инквизиторам.
Я изобразил Паганини прижимающим к плечу скрипку. Он только что оторвал смычок от струн. Глаза музыканта впились в струны, а в воздухе еще не угасли последние вибрации. Создавая впоследствии варианты этой темы, я стремился прежде всего выразить неповторимость музыки Паганини.
Имя Паганини — символ мятежного и свободного духа. Его музыка побеждает тьму. Это мое убеждение я стремился выразить в скульптуре.
В 1908 году на 16-й выставке Московского товарищества художников мой «Паганини» предстал перед зрителями.
Публицист Т. Ардов писал со свойственной эпохе экспрессией: «Это не мрамор уже — это живая тень предо мною. И все кругом живет ее жизнью, на всем — на стенах, на картинах — чудовищное, призрачное отражение его страданий, его гнева, его священного безумия, которое прошло через десятилетия и не иссякло и вот заставило русского скульптора воплотить его в мраморе.
Что это? Искусство. Или то же колдовство?
Я не знаю тайн скульптуры, я далек от художественных партий и кружков и не могу авторитетно судить о деталях художественного произведения с точки зрения мастерства, я могу только говорить о настроении, которое она рождает во мне. И вот я скажу: я подавлен, я испуган грандиозной тяжкой силой этого впечатления. Я не верил до сих пор, что камень скульптуры может так волновать и мучить душу, может так жить...»
Я работал исступленно, восторженно. Эскизы не удовлетворяли меня. Рождались все новые и новые варианты. Как близок был мне свободолюбивый Никколо Паганини! Вместе с ним я рвался в лучезарный мир свободы, бунтовал, верил в искусство, повергающее в прах идолов мракобесия. Мне грезилась музыка, подобная вспышкам молнии. Видимо, эти сильные чувства отразились в мраморном Паганини. Тот же Ардов в своем панегирике проецирует моего мраморного «Паганини» на свинцовую эпоху Николая Кровавого:
«Истомленный серыми днями, измученный надеждами, которые обманывают, я посылаю горячую трепетную благодарность моего сердца этому скульптору, о существовании которого я едва лишь знал доселе...»
Мраморного «Паганини» купил по окончании выставки московский миллионер Д. П. Рябушинский. Для «неистового Паганини» уже была приготовлена золоченая клетка — новый особняк в стиле модерн, построенный Рябушинскому архитектором Шехтелем. Однажды появившись перед широкой публикой, мой мраморный «Паганини» навсегда исчез «в частной коллекции». Где он теперь, сказать трудно. С тех пор я его не видел.
Сохранились гипсовая и бронзовая отливки. Но пропавший мраморный «Паганини» существенно отличался от первоначального, вылепленного в глине. Переводя бюст в вечный материал, я продолжал работу над образом Паганини. Это была моя исповедь перед современниками. Сам материал подсказывал возможности, не ощутимые при работе в глине. По мнению многих художественных критиков, исчезновение мраморного «Паганини» — большая потеря. «В «Паганини» Коненков мечтал выразить стихию музыки, самозабвенный порыв композитора, охваченного властью звуков. Один из ранних вариантов «Паганини» в мраморе был самым психологически глубоким, эмоциональным и своеобразным по композиции. К сожалению, сейчас местонахождение этой превосходной работы неизвестно. Лишь репродукции сохранили прекрасное, скорбное, нервное, вдохновенное лицо музыканта: ввалившиеся щеки, выпуклые скулы, страдальчески сведенные брови, необыкновенно выразительный рот, полный значительности взгляд — образ страдающий, сосредоточенный, погруженный в музыку, рождающуюся в его душе», — пишет искусствовед К. Кравченко.
Автор монографии «Коненков» А. Каменский отмечает, что «неповторимость и музыки и облика знаменитого скрипача действительно передана в скульптуре. Немыслимо худое, остроугольное лицо, резко сужающееся книзу, несоразмерно огромные руки, словно наделенные какой-то особой, таинственной властью, чрезвычайное беспокойство и неупорядоченность несущихся в бешеном ритме линий силуэта — все это создает впечатление невероятной, близкой к взрыву напряженности, безудержного полыхания страстей, которое внушают нам и многие скрипичные пьесы Паганини».
Я так подробно говорю об исчезнувшем «Паганини» в тайной надежде хоть что-нибудь узнать о его дальнейшей судьбе. Не исключено, что кто-нибудь из моих будущих читателей встречался с мраморным «Паганини» или, может быть, что-нибудь слышал о нем.
Свободное копирование
