Но вот настал день, когда пушки Семеновского полка стали бить по Пресне и по нашим баррикадам на Арбате. Браунинги, конечно же, не могли противостоять артиллерии. Мы ушли с баррикад и сквозь большое круглое окно моей мастерской наблюдали, как пожарные обливали керосином и поджигали остатки разбитых снарядами незамысловатых укреплений.
Семеновцы захватили Кудринскую площадь и, установив на церковной колокольне пулемет, безумолчно строчили по обороняющейся Пресне.
Последнее сражение за Горбатый мост, который пресненские фабричные отстаивали с неустрашимой отвагой, — и вот по Москве разлилось тягостное молчание.
Помню, с каким тяжелым чувством мы зарывали браунинги и гранаты в песок на чердаке.
Еще горели под окнами моей мастерской баррикады, а я принялся лепить образ «Нике». Мне позировала Таня Коняева. «Нике» — это ее точный портрет. Она и позировала со свойственным ей пламенным энтузиазмом. Когда закончился затянувшийся до вечерних сумерек первый сеанс, я заметил, что лицо девушки, ставшей моделью «Нике», освещают трепетно вспыхивающие языки пламени: это поднявшийся ветер раздувал головешки превращенной в прах баррикады. Я работал как одержимый: «Нике» — это мой вызов, моя вера в то, что революция в скором будущем победит. Во мне по мере продвижения «Нике» к завершению росла уверенность, что девятьсот пятый год — это только начало, проба сил, что Россию ждут «неслыханные перемены, невиданные мятежи», что победа народа не за горами.
Свободное копирование
